Коварство и честь
Шрифт:
Сен-Жюст, с другой стороны — молодой, красивый, блестящий оратор и убежденный революционер, — был только рад показать свое отточенное красноречие. Он и выступал рупором идей великого человека, был его правой рукой. В часто посещаемых им солдатских лагерях он вел себя властно и деловито, что очень нравилось его друзьям и крайне раздражало Тальена и его клику, тем более что сентенциозные фразы, срывавшиеся с его губ, очевидно, были отголоском прежних речей Робеспьера в Конвенте.
Но был еще и Кутон, олицетворявший сарказм и пренебрежение, обожавший дразнить Тальена агрессивными выпадами, на которые тот отвечал откровенной лестью. Пламенный юный демагог Сен-Жюст и полупарализованный фанатик Кутон толкали своего вождя к образованию триумвирата, с Робеспьером в качестве диктатора. Беспомощного калеку забавляло наблюдать, как далеко зайдут Тальен и его коллеги, согласившись на столь чудовищный проект.
Шовелен же говорил очень мало и почтительно слушал остальных. Немногие оброненные им слова только подчеркивали его унизительное пресмыкательство перед присутствующими.
А прелестная Тереза, царившая над маленьким собранием как богиня, слушавшая болтовню простых смертных, сидела по большей части тихо, на единственном в скромной квартирке изящном предмете мебели. Она постаралась устроиться в розовом свете лампы, чтобы он наиболее выгодно освещал ее лицо и фигуру. Время от времени она вставляла одно-два слова, но все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не сказать лишнего. Беззастенчивая лесть будущего мужа, его очевидный страх перед идолом, его постыдная трусость, готовность ползать на коленях перед Робеспьером вызывали на ее губах легкую презрительную улыбку. Но она не укоряла и не поощряла его. А когда Робеспьер казался польщенным неумеренными похвалами Тальена, довольно вздыхала.
Сен-Жюст, выразитель идей Робеспьера, первый придал разговору серьезный оборот. Комплиментам, лести было отдано должное; банальности, пылкие фразы о стране, интеллектуальной революции, свободе, чистоте идеалов и так далее исчерпали себя. Превознесли также блестящий ум, придумавший братские ужины.
Именно Сен-Жюст затронул тему безобразного скандала на улице Сент-Оноре.
Тереза Кабаррюс, пробудившись от царственного безразличия, мгновенно встрепенулась.
— Юный изменник! — негодующе вскричала она. — Кто он?! Каков собой?
Кутон дал краткое и довольно точное описание внешности Бертрана. Он своими глазами видел богохульника — так называли Бертрана в этой тесной компании приспешников и сообщников — целых пять минут и, несмотря на обманчивый и мерцающий свет, постарался изучить его черты, хоть и искаженные яростью и ненавистью, и теперь был уверен, что снова его узнает.
Тереза внимательно вслушивалась, улавливая каждую интонацию людей, обсуждавших события сегодняшнего вечера. Но и самый пристальный наблюдатель не мог бы различить ни малейшего намека на волнение в ее больших бархатистых глазах, даже когда они встречались с холодным вопрошающим взглядом Робеспьера. Никто, даже Тальен, не мог предположить, каких усилий стоило ей казаться равнодушной, когда все ее мысли были о маленькой кухне в конце коридора, где прятался Бертран.
Однако было ясно, что шпионы Робеспьера и комитетов потеряли след Монкрифа, что помогло Терезе обрести уверенность, и ее веселость стала более естественной.
Она вдруг смело обратилась к Тальену:
— Вы тоже там были, гражданин. Неужели не узнали никого из предателей?
Тальен что-то уклончиво пробормотал, умоляя ее взглядом не провоцировать его и не играть подобно легкомысленному дитяти на глазах у тигра-людоеда. Флирт Терезы с молодым и красивым Бертраном наверняка известен армии шпионов Робеспьера, и он, Тальен, не был до конца убежден, что прекрасная испанка не приютила у себя Монкрифа. Только на ночь или?..
— Ах! — воскликнула она, очевидно потрясенная подробным отчетом Сен-Жюста о событиях на улице Сент-Оноре. — Чего бы я только не отдала, чтобы все увидеть своими глазами! Не часто столь волнующие события происходят в унылом и скучном Париже. Тележки смерти, набитые трясущимися от страха аристократами, перестали нас развлекать. Но драма на улице Сент-Оноре! Ах, как интересно! Что за поразительная сцена!
— Особенно поражает, — добавил Кутон, — исчезновение компании изменников при посредстве таинственного гиганта, известного угольщика Рато. Он знаком половине ночных заведений города. Нищий астматик, и многие клянутся, что он…
— Не стоит продолжать, друг Кутон, — саркастически усмехнулся Сен-Жюст. — Умоляю вас пощадить чувства гражданина Шовелена.
Его дерзкий, вызывающий взгляд был полон холодной иронии, направленной на постоянную жертву издевок.
Шовелен ничего не ответил. Только крепче сжал губы, словно для того, чтобы даже нечаянно не выразить неприязни, которую испытывал в этот момент. Он инстинктивно искал взглядом глаза Робеспьера, который сидел рядом, по-видимому, бесстрастный и равнодушный, склонив голову и сложив руки на узкой груди.
— Ах да! — бестактно вмешался Тальен. — Гражданин Шовелен имел несколько возможностей помериться умом и хитростью с нашим врагом-англичанином, но нам говорили, что, несмотря на его таланты, успеха в этом отношении он не имел.
— Умоляю, друзья мои, не смейтесь над нашим скромным другом Шовеленом! — весело объявила Тереза. — Алый Первоцвет — ведь так зовут этого таинственного англичанина, верно? — куда более неуловим и в тысячу раз сообразительнее и отважнее, чем любой смертный. Но когда-нибудь именно сила женского ума поставит его на колени, попомните мое слово!
— Вашего ума, гражданка? — неожиданно спросил Робеспьер. Он впервые с начала беседы открыл рот, и взгляды присутствующих почтительно обратились к нему. Его глаза, холодные и саркастичные, были устремлены на Терезу. Пожав изящно вылепленными плечами, она с веселым вызовом ответила:
— О, вам нужна женщина с талантом ищейки, полная противоположность гражданину Шовелену. У меня нет таких способностей.
— Почему же нет? — сухо продолжил Робеспьер. Вы, прелестная гражданка, вполне могли бы иметь дело с Алым Первоцветом. Тем более что ваш обожатель Бертран Монкриф, по всему видно, является протеже таинственной Лиги.
Тальен тихо охнул, услышав эту издевку, высказанную диктатором с нескрываемым сарказмом. Желтоватые щеки приняли свинцовый оттенок. Но Тереза ободряюще положила ему на руку прохладную ладонь.
— Бертран Монкриф, — безмятежно выговорила она, — вовсе не мой обожатель. Он отрекся от меня в тот день, когда я принесла обет верности гражданину Тальену.
— Вполне возможно, — процедил Робеспьер. — Но одно несомненно: он предводитель банды изменников, которых любящая совать нос в чужие дела английская шваль сумела спасти сегодня ночью от мести справедливо возмущенного народа.