Коварство и честь
Шрифт:
Морщинка на лбу Терезы стала еще глубже. Подвижный рот с красиво изогнутыми губами гневно искривился. Рука, державшая подсвечник, заметно дрожала.
— Господи Боже! — ахнула вошедшая в комнату Пепита. — Неужели это возможно?
Увиденное развязало ей язык, и, принявшись убирать следы вторжения, она дала волю негодованию против наглого мошенника, который, вне всякого сомнения, попытался их ограбить и только по какой-то счастливой случайности, разгадка которой обязательно обнаружится, не сумел осуществить свою затею.
Достойная старушка положительно отказывалась
— Мистер Бертран был намерен уйти, бедняжка! — решительно объявила она. — Ты дала ему понять, что здесь он подвергает тебя опасности, не говоря уж о том, что тебе пришлось беседовать с этой бандой убийц, которых Господь рано или поздно накажет!
Из этой реплики можно было заключить, что Пепита не вдохнула революционные идеалы с воздухом своей родной Андалусии.
Тереза Кабаррюс, страшно утомленная событиями этой ночи, как и непрестанным ворчанием служанки, наконец отослала сердито бормотавшую старушку спать.
Глава 12
Шовелен
Пепита заявила, что прежде должна уложить хозяйку, но Тереза решительно отказалась. Сон не шел.
Сначала нужно было поразмыслить над случившимся, и теперь, когда тьма и полумрак больше не пугали, она совершенно оправилась и успокоилась.
Пепита поковыляла к себе. Некоторое время она возилась у себя в комнате, и Тереза нетерпеливо прислушивалась к шаркающим шагам. Наконец все стихло. Часы старой церкви Святого Роха пробили три раза. Прошло не более получаса после ухода гостей. Но для Терезы эти полчаса показались вечностью. Кто-то посмел бросить ей вызов, пробудив гнев и убив страх.
Но что это за тайна? И была ли тайна вообще? Или Пепита была права и в дом забрался вор?
Не в силах усидеть на месте, Тереза бродила по коридору и кухне, заглядывала к себе, а потом в прихожую. В какой-то момент ей послышался шум на лестничной площадке. Сердце забилось сильнее. Это явно не бандиты, и к тому же у Пепиты очень чуткий сон.
Поэтому она смело открыла входную дверь и тихо вскрикнула, скорее от удивления, чем от страха. В позднем госте она узнала гражданина Шовелена, и в голове возникла смутная мысль о том, что его присутствие в этот момент вполне оправданно… и может быть связано с неразрешенной тайной, терзающей ее сейчас.
— Можно войти, гражданка? — прошептал Шовелен. — Знаю, сейчас глубокая ночь, но дело не терпит отлагательства.
Он уже стоял на пороге. Свеча за спиной Терезы бросала неверный свет на бледное лицо когда-то знаменитого террориста, придавая ему сходство с хищной птицей.
— Уже поздно, — уклончиво пробормотала она. — Что вам нужно?
— Кое-что случилось, — выдохнул он. — Касающееся вас. И прежде чем поговорить об этом с гражданином Робеспьером…
Услышав это имя, Тереза невольно отступила.
— Входите, — коротко велела она.
Он шагнул вперед, и она, тщательно заперев за ним дверь, повела его в гостиную, где вывернула фитиль лампы и жестом указала гостю на кресло.
— Что у вас?
Прежде чем ответить, Шовелен пошарил в кармане сюртука большим и указательным
— Когда мы покинули ваш дом, гражданка — пришлось почти нести беднягу Кутона, — я увидел этот клочок бумаги, беспечно отброшенный ногой Сен-Жюста, переступившего порог. Кто-то, должно быть, подсунул его под дверь. Но я всегда обращаю внимание на подобные клочки. Сколько их прошло через мои руки, и иногда они содержали крайне важную информацию. Пока остальные были заняты своими делами, я незаметно нагнулся и подобрал листок.
Шовелен помедлил секунду-другую и, убедившись, что целиком завладел вниманием хозяйки, монотонно продолжал:
— Хотя я был полностью уверен, что эта любовная записочка предназначалась для ваших прелестных ручек, все же посчитал, что как нашедший ее имею некоторое право знать…
— Умоляю вас, гражданин, переходите к делу, — отрезала Тереза, изнемогая от усталости и нетерпения и пытаясь скрыть беспокойство, вновь овладевшее сердцем. — Вы нашли письмо, адресованное мне; вы его прочитали. Полагаю, теперь вы хотите, чтобы я узнала его содержание. Поэтому продолжайте, гражданин, продолжайте! Сейчас три часа ночи и, поверьте, мне не до светских бесед!
Вместо ответа Шовелен медленно развернул письмо и стал читать:
— «Бертран Монкриф — молодой глупец, но он слишком хорош, чтобы стать игрушкой свирепой черной пантеры, как бы прекрасна она ни была. Поэтому я забираю его в Англию, где в объятиях так долго страдавшей и верной возлюбленной он вскоре забудет то преходящее безумие, которое едва не привело его на гильотину и сделало орудием эгоистичных капризов Терезы Кабаррюс».
Тереза выслушала чтение короткой загадочной записки без малейшего проявления эмоций или удивления. Теперь, когда Шовелен закончил чтение и со странной сухой улыбкой передал ей листок, она взяла его и молча перечитала. Лицо оставалось абсолютно спокойным, если не считать слегка поднятых бровей и зловещего прищура глаз, что делало ее удивительно похожей на змею.
— Вы, конечно, знаете, гражданка, — сказал Шовелен немного погодя, — кто автор этого… я бы сказал, наглого послания?
Она кивнула.
— Человек, — мирно продолжал он, — известный под именем Алого Первоцвета. Дерзкий авантюрист-англичанин, тот, кого гражданин Робеспьер просил вас завлечь в расставленную нами сеть.
Тереза по-прежнему молчала. И смотрела не на Шовелена, а на клочок бумаги, который вертела в пальцах.
— Совсем недавно в этой комнате вы отказались протянуть нам руку помощи, — не унимался Шовелен.
Тереза опять не ответила. Разгладила таинственное послание, тщательно сложила вчетверо и спрятала на груди. Шовелен терпеливо выжидал. Он привык ждать, и терпение было неотъемлемой частью его характера. Как и оппортунизм.
Тереза сидела на любимом диванчике, подавшись вперед и зажав ладони между коленями. Голова была наклонена, так что лицо оставалось в тени. Часы на каминной полке за ее спиной тикали с настойчивой монотонностью. Где-то в отдалении пробило четверть четвертого. Шовелен поднялся.