Коварство мыльных пузырей
Шрифт:
— Почему вы не приняли вызов Гордеева?
— Потому что я играл в хоккей, а не дрался на ринге.
— Как ты думаешь, Гордеев хотел спровоцировать вас или это просто эмоции?
— В случае проигрыша команда Гордеева теряла все. Я считаю, что это была спланированная провокация.
— Но ты ведь сильный противник, ты мог ответить, зачем он напал на тебя, когда мог напасть на более слабого.
— Вы сами ответили на этот вопрос — я слишком сильный противник.
— Господа, — влез в импровизированную пресс-конференцию врач, — игрок нуждается в отдыхе. Прошу вас. — Он жестом попросил всех разойтись.
И когда все отступили, я, наоборот, шагнула вперед и взяла его за руку. Нас тут же начали фотографировать. Мотька слабо растянул уголки губ.
— Надо было бить снизу, — буркнула я обиженно.
— Там защита, — с трудом хихикнул он.
И я заулыбалась, стыдливо отворачиваясь.
— Господа, господа, я хочу сделать заявление! — громко заявил его тренер, и все журналисты дружной толпой переместились к мужчине. Мотя устало откинулся на носилки и прикрыл глаза.
Его увезли в больницу. Врач сказал, что надо сделать обследование. Меня с ним не пустили. Мы стояли в холле с девочками и угрюмо молчали. Точнее, Лапа начала возбужденно причитать, но Оливка быстро ее осадила.
— Все, девки, можно идти по домам. Парни отдыхать поедут, нам тут ничего более не светит. — Лапа раздосадованно убрала трубку в куртку.
Я кивнула, глядя в пространство. Лапа стукнула меня по плечу:
— Что, Ярочка, не весел, ниже плеч голову повесил?
— Матвей… Как вы думаете, как он там? Я звонила, он не берет трубку.
— Все пучком будет. Это спорт. У нас еще мягко, а во взрослом хоккее нет ни одного хоккеиста со своими зубами.
— Ну вот не выдумывай, — фыркнула Оливка. — А как же Третьяк? Сама недавно передачу смотрела, где он говорил, что у него все зубы свои.
— Так Третьяк кем был? — протянула Лапа, словно говорила с глупенькими детками.
— Вратарем? — неуверенно спросила я.
— Вот именно. У него ж маска. А эти… Эх, да что там, девчонки, шрамы украшают мужчин. Видели, как Мотьку распахали? Там не нос, там теперь блин будет.
— Целый у него нос, — угрюмо пробормотала я, надевая куртку. — Когда нос ломают, то дышать тяжело. У него кости лица могут быть сломанными.
— А ты откуда знаешь? — прищурилась Лапа.
— От верблюда… Я тоже спортом занимаюсь, и у нас тоже на тренировках бывают чепэ различного масштаба.
— Спортом? — приподняла Оливка бровь.
— Каким? — заинтересованно смотрела на меня Лапа.
— Японским фехтованием. Кэндзюцу. Учусь в японской школе Тэнсин Седэн Катори Синторю.
— И пояс черный есть? — с недоверием спросила Лапа.
— Есть. В Японии полгода назад получила. Сенсей Отакэ Рисуке лично сертификат вручил.
— Врешь! — покривилась она.
— Почему это я вру? Девчонки переглянулись.
— Ну и? — требовала я ответа.
— Мотька с тобой никогда бы не связался.
На ум резко пришла грубость, типа чего это я лицом, что ли, какая-то корявая и на меня теперь парень не может обратить внимание, но прикусила язык и сурово сдвинула брови.
— Я его уже пару лет знаю. Ни разу у Мотьки не было нормальной девчонки. Все как одна красивые… (Это типа мне комплимент?) Но такие дуры. Он с ними погуляет недели две, максимум месяц и под зад коленкой. А они потом за ним бегают, умоляют вернуться.
— Надо же когда-то начинать общаться с нормальными девчонками, — хмыкнула я.
Они улыбнулись.
— Ты ему не нужна.
— Это он так сказал?
— Я его знаю. Я рассмеялась.
— Плохо ты его знаешь. Мы познакомились на скалодроме, у нас много общего, нам хорошо вдвоем. Нам есть о чем поговорить.
— Значит, продержишься на неделю больше. Мотька не из тех, кто любит долгие отношения. Впрочем… Ну, может, ты хороша в чем-то другом? — испытывающе глянула она на меня.
Я превратилась в смесь сока свеклы и морковки. Казалось, что у меня даже кофта окрасилась этим бордово-оранжевым цветом.
— Понятно, — махнула рукой Лапа и засмеялась. — А ты забыла, что ли, чего она учудила? Мотька рассказывал же утром.
— Как она ему по морде двинула? — хихикнула Оливка.
Они вдвоем захохотали. Только мне было не смешно.
— У вас какие-то мухи в голове, — покрутила я пальцем у виска. — Все, аривидерчи, сеньориты. У меня еще дел полно.
— Давай-давай, — усмехнулись мне в спину.
— Синдзимаэ! — с милейшей улыбкой послала я их к черту.
У метро я прогулялась туда-сюда в тщетных попытках дозвониться до Матвея. Потом вспомнила, что его увезли на «скорой», а одежда должна была остаться в раздевалке. Кто ее заберет? Приезжал ли папа? Вообще, был ли он на матче? Потоптавшись на холоде, я все-таки решила, что надо проверить. Вдруг никто не подумает о вещах? Хотя вот мои бы шмотки Лариска обязательно бы забрала. Ярик! Ну ты идиотка, каких мало! Да Мотьку же сразу в больницу забрали, а телефон должен в шкафчике остаться. И вот что ты названиваешь, спрашивается? Я почесала затылок. Но если вещи забрали, то на звонки должны были ответить? Ведь логично? И я почти бегом поскакала обратно к спорткомплексу. Надо забрать его вещи и телефон. Мотька мне не простит такого ротозейства. Отвезу их ему домой, а потом доеду до больницы под предлогом, что надо передать телефон. Надо узнать, как он. Вдруг ему что-то надо, а я тут грязь сапогами пинаю. И надо будет попросить у родителей какой-нибудь запасной одежды. Он же в форме, ему же неудобно…
У служебного входа я наткнулась на уже знакомый автомобиль и не менее знакомый силуэт мужчины с внушительного размера сумкой. Он что-то обсуждал с тренером и еще двумя мужчинами. Говорили они громко и по большей мере не сильно культурно. Отец Матвея возмущался, почему виновник происшествия отделался таким мягким наказанием — отстранением на четыре игры. Мужчины ему объясняли, что подадут апелляцию, будут куда-то там жаловаться. Я стояла невдалеке и, что называется, «грела уши», иными словами злостно подслушивала, пытаясь понять, как же там все-таки Матвей. Но о Матвее они как раз не говорили. Все больше о Гордееве.
Когда они наконец-то разошлись, я не слишком решительно начала намекать отцу Матвея, что хотела бы с ним пообщаться. Он видел меня, но то ли знаков моих не понимал, то ли одно из двух. Пришлось стать наглой и идти без всяких там намеков.
— Здравствуйте, вы меня помните?
Мужчина глянул на меня сверху вниз взглядом Цезаря, отчего я испытала страстное желание упасть ему в ноги и начать умолять не бросать меня в терновый куст. Он отвернулся, ничего не ответив. Я подошла ближе и спросила погромче — вдруг он не расслышал: