Ковчег огня
Шрифт:
За двадцать пять лет ложь отточилась до совершенства. Обычно Эди приукрашивала свой рассказ, подробно распространяясь о том, как несуществующий хозяин скутера отделался всего двумя годами тюрьмы. Но сегодня, в очередной раз солгав, по какой-то необъяснимой причине она почувствовала себя виноватой. Хотя почему это произошло, было для нее загадкой. Стыд — да. Но чувство вины? В конце концов, разве она виновата, что в свидетельстве о рождении у нее в графе «отец» значится «неизвестен», а мать была законченной наркоманкой и так и не смогла избавиться от своей пагубной страсти? После того как мать умерла от передозировки, Эди пришлось провести два с половиной года у приемных
Увидев приближающееся облачко пара, Кэдмон подождал, пока любитель здорового образа жизни в зимнем спортивном костюме пробежит мимо, затем участливо взял Эди за локоть, уводя с обледеневшей дорожки.
— И кто тебя воспитывал?
— О, я… мм… жила у родителей мамы в Южной Каролине. Дедушка и бабушка были замечательными людьми. Я их очень любила, — с широкой фальшивой улыбкой проговорила она.
Стесняясь своей лжи, Эди изобразила внезапный интерес к лишенному листвы кустарнику, растущему вдоль невысокой ограды. Зима глубоко вонзила свои когти во все вокруг: деревья и кусты были покрыты хрустальной пеленой. Многие животные укрылись у себя в логовах. Эди и Кэдмон как раз проходили мимо клетки с игрунками, ни одной обезьяны не было видно.
— Южная Каролина… очень любопытно. Можно было ожидать, что у тебя будет более выраженный акцент. Давно ты живешь в Вашингтоне?
Думая только о том, чтобы Кэдмон поскорее от нее отстал, Эди ответила:
— Скоро будет двадцать пять лет. Какая это годовщина? Хрустальная? Я точно не знаю.
— По-моему, эта годовщина называется фарфоровой, — подсказал Кэдмон, внимательно наблюдая за ней краем глаза.
Эди смущенно кашлянула, гадая, не перестаралась ли она, рассказывая о деде и бабке. Как бывало всегда, когда у нее появлялись новые знакомые, она опасалась, что Кэдмон видит ее насквозь.
Услышав неожиданный хруст ветки, Кэдмон мгновенно застыл на месте. Тишина была заполнена различными неопределенными звуками. Убедившись, что звуки эти издаются не человеком, он продолжил разговор:
— Мне любопытно… почему ты выбрала своей специальностью проблемы женщины в современном мире?
— Почему тебя это так интересует? Ты часом не оголтелый шовинист?
— Ни в коей мере.
Удовлетворенная его ответом, Эди пожала плечами.
— Поскольку счет за образование оплачивала не я, я выбрала то, что меня действительно интересовало. В то время меня интересовала роль женщин в американском обществе. — Она умолчала о том, что, принимая во внимание свое прошлое, ей в первую очередь хотелось выяснить, почему женщины принимают те, а не иные решения. — Затем я устроилась в одну некоммерческую организацию, но после сокращения там бюджета едва концы с концами сводила. К счастью, мне удалось устроиться на работу в хорошую фотостудию.
В тот момент Эди ни черта не смыслила в фотографии, и ее взяли только за обаяние. Но выучилась она быстро, восхищенная тем, как фотография может воздействовать на реальный мир, стирая его уродства.
— И давно ты работаешь фотографом?
— Ты что, инквизитор? — возмутилась Эди, решительно настроенная положить конец допросу личного характера. — Знаешь, обычно мне нравится гулять по зоопарку, но сегодня настроение какое-то не то.
Кэдмон замедлил шаг. Как-то незаметно для себя они оказались в непроходимом
Вскоре они вышли на открытое место и приблизились к обнесенному оградой вольеру с мексиканскими львами, рядом с которым должна была состояться встреча с Элиотом Гопкинсом. Справа от вольера на скамейке сидел одинокий мужчина, укутанный в шерстяное пальто и держащий в затянутой в перчатку руке пластиковый стаканчик с кофе.
— Вот он, — сдавленно прошептала Эди, опасаясь, что ее услышат. — Не знаю, как ты, но лично я намереваюсь устроить сукиному сыну хороший разнос.
Выслушав ее, Кэдмон дернул головой.
— Что? Почему ты на меня так смотришь? Это называется игрой в доброго полицейского и злого полицейского.
Схватив за руку, Кэдмон привлек ее к себе.
— Сейчас не время идти не в ногу, — шепнул он Эди на ухо. — Нам нужно просто пощекотать этого человека.
— Да, прежде чем нанести смертельный удар.
Глава 27
— Это я образно сказала, — тотчас же поправилась Эди. — Надеюсь.
Обеспокоенный тем, что его спутница насмотрелась по телевизору полицейских сериалов, Кэдмон крепче стиснул ей руку, подобно замученному родителю, доведенному до отчаяния непослушным ребенком, и украдкой огляделся по сторонам. Местность вокруг была каменистой, заросшей деревьями, неровной, здесь запросто мог укрыться охотник, караулящий добычу. Эди в своей красно-пурпурной клетчатой юбке станет легкой добычей. Хотя тревожные колокола еще не звонили набат, они уже начинали позвякивать: определенно, атмосфера была зловещая.
Они приблизились к мужчине с непокрытой головой, сидящему на скамейке. Поскольку зимний дождь перешел в легкую морось, Кэдмон закрыл зонт-трость и повесил его на согнутую в локте руку.
— Очень любопытное место для встречи — между двумя очаровательными хищными созданиями, — заметил Элиот Гопкинс, медленно поднимаясь на ноги. Он указал сначала на одинокого волка, настороженно разгуливающего вдоль ограды, затем ткнул затянутой в перчатку рукой в белоголового орлана, сидящего на вершине соседнего холма. — Известно ли вам, что орел является символом войны еще со времен Вавилона?
Кэдмон решил, что Элиот Гопкинс, с копной густых седых волос и правильными, благородными чертами лица, напоминает патриарха семейства. Если одеть его в твидовый костюм, он запросто сошел бы за английского сквайра. Безобидного болвана, способного часами распространяться об изменении характера погоды и разведении лестерской породы овец.
— Предлагаю засунуть бесполезный треп в задницу, — резко оборвала его Эди, начисто забыв наставления Кэдмона. — Из-за вас и вашей неуемной алчности убит Джонатан Паджхэм! И не пытайтесь вешать мне лапшу на уши, будто он отправился в Лондон устраивать похороны друга. Я прекрасно знаю, что вчера произошло в музее.
— Смерть Джонатана является очень печальным событием, вина за которое, с сожалением вынужден признать, целиком лежит на мне, — с готовностью признался директор музея, и в его слезящихся серых глазах мелькнула грусть. — Я понятия не имел, что Джонатану грозит смертельная опасность. Хотя после того, как это страшное событие произошло, у меня не оставалось иного выхода, кроме как содействовать заметанию следов.
— Мне хочется узнать, как вы связались с шайкой кровожадных преступников, — заметил Кэдмон. — Вы не производите впечатление человека такого круга.