Ковчег спасения. Пропасть Искупления
Шрифт:
Скади заиграла желваками:
– Внутреннее святилище распознало приближающийся кризис.
– Что за кризис? – спросила Фелка.
– Наитяжелейшего рода.
Фелка кивнула понимающе, отодвинула спавшую на глаза тонкую черную прядь:
– И какова же роль Клавэйна во всем этом?
Мучительное замешательство Скади ощущалось почти физически. Мысли прибывали разрозненные, оборванные, будто, едва оформив их, она дожидалась подсказки от неслышного для остальных советчика.
– Клавэйн… может помочь… Он нужен… Кризис будет облегчен… если он поможет.
– И какой же помощи
На лбу Скади дернулась жилка. По гребню бежали друг за другом цветные волны, сталкивались, мерцали – словно краски на стрекозиных крыльях.
– Когда-то мы потеряли нечто очень ценное. И сейчас узнали, где оно. Клавэйн поможет нам его вернуть.
– Это «ценное», случаем, не оружие? – осведомилась Фелка.
Инквизитор попрощалась с водителем, подвезшим до Зольнхофена. Пока ехала, проспала пять-шесть часов, предоставив водителю прекрасную возможность покопаться в вещах, а то и выкинуть пассажирку в глухомани. Но все осталось нетронутым, включая пистолет. Водитель даже оставил вырезку про Торна.
Убогостью и нищетой Зольнхофен вполне оправдал ожидания. По его центру Виллемье блуждала всего несколько минут. Затем обнаружила «культурный центр» поселения – унылый пятачок, окруженный двумя неописуемо жалкими ночлежками для приезжих, парой невзрачных административных зданий и разномастными кабаками. За «центром» возвышались громоздкие ангары ремонтных мастерских – причина существования Зольнхофена. Дальше к северу огромные терраформирующие машины превращали атмосферу Ресургема в газовую смесь, пригодную для человеческого дыхания. Несколько десятилетий они работали безукоризненно, но теперь, обветшав, легли тяжким бременем на неповоротливую централизованную экономику Ресургема. Городки, подобные Зольнхофену, кое-как добывали средства к существованию, обслуживая и ремонтируя терраформирующие машины. Работа эта была тяжелой и очень ответственной, требовала весьма специфических человеческих свойств – и определенной породы людей, этими свойствами обладающих.
Об этом инквизитор вспомнила, войдя в гостиницу. Ожидала, что хотя бы с утра пораньше здесь будет тихо, но, едва ступив за дверь, обнаружила пиршество в полном разгаре. Гремела музыка, вокруг дико орали и хохотали. Виллемье вспомнила буйное веселье в казармах на Окраине Неба. Несколько гуляк уже отключились, сгорбившись над кружками, словно школьники над домашним заданием. От висящей в воздухе химической вони защипало глаза. Инквизитор стиснула зубы, выругалась вполголоса. Агент номер четыре всегда выбирала самые что ни на есть отвратительные дыры. Вспомнилась первая встреча с ней, на йеллоустонской «карусели», в баре. Наверное, худшей помойки во всем космосе не найти. Оперативница четыре обладала многими талантами, но выбор приличного места для встречи в их списке не значился.
К счастью, на появление инквизитора внимания никто не обратил. Она протиснулась мимо пьяных к заменителю стойки – к пробитой в стене дыре с торчащими по краям кирпичами. Угрюмая баба выпихивала кружки с выпивкой, словно баланду в тюрьме, и хватала деньги и пустые кружки с неприличной быстротой, будто опасалась, что клиенты своруют.
– Дайте кофе, – попросила инквизитор.
– Нету кофе.
– Тогда ближайший гребаный эквивалент кофе.
– Зачем хамить-то?
– Мать вашу, говорю так, как пожелаю. В особенности если не получаю кофе. – Виллемье подалась вперед, упершись в пластиковый край стойки. – Вы дадите мне кофе, правда? Я же не полмира хочу в подарок.
– Вы что, большая шишка?
– Нет. Просто женщина, которая хочет кофе. Притом она слегка не в себе. Я по утрам жить не люблю.
На плечо легла рука. Виллемье резко повернулась, инстинктивно потянувшись за пистолетом.
– Ана, снова буянишь? – спросила подошедшая сзади женщина.
Инквизитор растерянно моргнула. С тех пор как покинула Кювье, она представляла эту сцену много раз, но все равно происходящее показалось нереальным, дешевой мелодрамой.
Триумвир Илиа Вольева кивнула барменше:
– Это моя подруга. Она хочет кофе. Принеси ей.
Баба зыркнула, нехорошо сощурившись, пробурчала неразборчивое и скрылась из виду. Чуть позже явилась вновь с чашкой жижи, каковую, судя по виду, только что нацедили из коробки передач дальнобойного грузовика.
– Ана, бери, – посоветовала Вольева, – лучше здесь не найдешь.
Инквизитор протянула за чашкой чуть подрагивающую руку и прошептала:
– Не следует меня так звать.
Вольева подвела ее к столу:
– Как не следует звать?
– Ана.
– Но это же твое имя!
– Нет, это больше не мое имя. Не на этой земле. Не в это время.
Облюбованный Вольевой столик прятался в углу, за штабелем пивных ящиков. Илиа смахнула рукавом мусор со стола, уткнула в него локти, уставилась на Ану, уложив подбородок на сцепленные пальцы.
– Ей-богу, не стоит беспокоиться о том, что тебя узнают. На меня тут посмотрели с полным безразличием, а ведь я, после Торна, самый разыскиваемый на планете человек.
Инквизитор, много лет назад носившая имя Ана Хоури, осторожно попробовала густую вязкую жижу, поданную под видом кофе.
– Да уж, Илиа, ты умеешь сбить с толку кого угодно…
Виллемье осмотрелась, сознавая, что выглядит неестественно и подозрительно.
– Тебя можно звать Илиа?
– Так я себя и называю. Но вот фамилию пока упоминать не стоит. Ни к чему лишний раз искушать судьбу.
– Конечно ни к чему. Думаю, мне следует… – Ана против воли снова оглянулась – не подслушивает ли кто тайком? Затем тихо воскликнула: – Илиа, я так рада тебя видеть! Честное слово, просто рада.
– Я тоже скучала по тебе. Подумать только, наше знакомство началось чуть ли не с попыток убить друг друга. Конечно, это дело прошлое…
– Я уже и тревожиться начала. Столько лет ты на связь не выходила…
– У меня были веские причины залечь поглубже.
– Да уж…
Несколько минут обе молчали. Инквизитор, наконец осмелившаяся думать о себе как об Ане Хоури, вспомнила причины дерзкой игры, которую вели теперь обе женщины. Игру придумали сами, поражая друг друга крепостью нервов и изобретательностью. Они прекрасно дополняли друг друга. Но ради максимально эффективной реализации плана пришлось работать поодиночке.