Ковчег спасения
Шрифт:
Скрытность отлета с планеты требовала медленного набора скорости, но, когда вышли за атмосферу и предельную досягаемость радаров, двигатели шаттла развили ускорение в три g. Пассажиров вдавило в кресла. Хоури потянуло в сон, и она с легкой досадой поняла: в салон накачивается замаскированный приятной отдушкой снотворный газ.
Спала она крепко, без снов. А пробудилась все с тем же ощущением легкой досады.
И вдалеке от Ресургема.
– Надолго ты меня отключила? – спросила она у равнодушно курящей Вольевой.
– Почти на сутки. Надеюсь, ты запаслась надежным алиби. Оно очень пригодится по возвращении.
– Я сообщила, что отправляюсь в глухомань на встречу с глубоко законспирированным агентом. Не беспокойся: я уже давным-давно обеспечила себе такое алиби.
Шаттл двигался по инерции. Ана расстегнула зажимы кресла, зашарила рукой, пытаясь почесать ягодицу.
– Там, куда направляемся, есть шанс принять душ?
– Трудно сказать. Зависит от того, куда именно направляемся.
– У меня жуткое подозрение, что в месте нашего назначения я уже побывала.
Илиа раздавила окурок, включила передний обзор – нос корабля стал прозрачным. Шаттл находился в глубоком космосе, еще в плоскости эклиптики, как минимум в нескольких световых минутах от каких-либо небесных тел, – но звезды впереди заслоняло обширное темное пятно.
– Вот она, наша старая добрая «Ностальгия по бесконечности». Практически не изменилась, пока ты отсутствовала.
– Спасибо. А еще что-нибудь ободряющее можешь сообщить?
– Когда проверяла в последний раз, душевые не работали.
– А когда ты проверяла в последний раз?
Илиа цокнула языком и скомандовала:
– Пристегивайся, будем стыковаться.
Шаттл понесся к темной бесформенной массе субсветовика. Инквизитор вспомнила, как впервые подлетала к «Ностальгии по бесконечности». Тогда она попала на борт, не подозревая, что ее ждет. Ану Хоури просто обманули. А корабль снаружи выглядел вполне нормальным, как и полагается выглядеть умеренно старому крупному торговому субсветовику. Тогда не было ни загадочных выростов, ни башенок, ни острых, на кинжалы похожих зубьев – лишь местами изношенная обшивка, кое-где с выступами и нишами механизмов: датчиков, антенн, шлюзов и портов. Ничто во внешности корабля не будило подозрений, не выдавало ненормальности. Тогда поверхность не покрывали акры чешуйчатой структуры, похожей на ящеричью кожу, и пласты засохшей, растрескавшейся грязи. Ничто не предсказывало биомеханического буйства, пожравшего все под обшивкой и вырвавшегося в конце концов наружу.
Теперь «Ностальгия по бесконечности» вовсе не походила на то, к чему применимо слово «корабль». Если уж уподоблять ее чему-либо, то ближайшая ассоциация – свихнувшийся дворец из волшебной сказки, некогда чудесное собрание шпилей, башен и обелисков, изуродованное гнуснейшим колдовством. Хотя основные элементы конструкции субсветовика еще различались: главный корпус, два далеко выступающих пилона с двигателями, каждый с ангар для большегрузных дирижаблей. Но эти черты почти скрыла неистовая поросль, чудовищная опухоль. Нынешний вид корабля был результатом нескольких противоборствующих тенденций, отчасти усмиряемых системами ремонта и перепланировки. Как будто над кораблем потрудился безумный гений, давший полную волю своему дерзкому, дикому мастерству, восхищавшему и ужасавшему одновременно. Среди поросли вились спирали, словно раковины аммонитов, слоистые, ветвистые, сплетающиеся в узлы образования с текстурой как у древесины, зубцы, перемычки, сети, леса тончайших игл, нарывоподобные массы слипшихся, сросшихся кристаллов. Местами одни и те же конструкции повторялись во все меньших размерах, образуя фракталы, вплоть до не различимых невооруженным глазом. Причуды структур и текстур распространялись по всей размерной шкале, от километров до нанометров. Если долго вглядываться, то в изувеченной болезнью оболочке корабля появятся гротескно искаженные лица. Если смотреть и дальше, увидишь карикатуру на собственное лицо.
– М-да, – заключила Ана Хоури, – пока меня не было, эта гребаная хреновина уж точно не исправилась.
Вольева ухмыльнулась под капюшоном.
– Вот теперь я точно слышу не инквизитора, а старую подружку Ану.
– Да неужто?.. Жаль, что по возвращении приходится видеть этот смердящий кошмар.
– Это еще цветочки, – весело заявила Вольева. – Вот внутри – там самые ягодки.
Чтобы подобраться к шлюзу ангара, шаттл протиснулся сквозь дыру со сморщенными краями, похожую на глазницу трупа. Но сам ангар внутри порадовал прямоугольностью, и причальная механика, лишенная наносистем, осталась на месте, она распознавалась и даже работала. В ангаре содержалась целая эскадра для внутрисистемных перевозок, от тупоносых вакуумных буксиров до вместительных шаттлов.
Причалили. В этой части корабля не было искусственной гравитации, поэтому пришлось цепляться за поручни. Ана охотно пропустила Вольеву вперед. Обе женщины несли фонари и аварийные кислородные маски. Свою Ане захотелось надеть немедленно. Воздух на корабле был застоялым, сырым, теплым, полным гнилостной вони – будто вдыхаешь желудочные газы.
Ана прикрыла нос рукавом, стараясь совладать с тошнотой.
– Илиа…
– Привыкнешь, это безвредно, – сообщила та, копаясь в кармане. – Сигарету?
– Ты когда-нибудь слышала, чтобы я согласилась взять эту мерзкую едкую дрянь?
– Все когда-нибудь случается впервые.
Хоури подождала, пока Илиа зажжет для нее сигарету, взяла, осторожно затянулась. Гадость – но существенно лучше корабельного воздуха.
– Конечно, привычка дурная, – заметила Вольева улыбаясь. – Но дурные времена требуют таких же привычек. Полегчало?
Хоури кивнула, впрочем без особой уверенности.
На стенах кишкоподобных коридоров блестела корабельная слизь и выросты кристаллов обманчиво правильной формы. Хоури брезгливо отряхнула комбинезон затянутой в перчатку рукой. Иногда прежнее обличье корабля узнавалось: вентиляционная шахта, дверь в переборке, панель управления. Но обычно и эти знакомые элементы выглядели полурасплавленными, вдавленными в стену, сюрреалистично искаженными. Прежде твердые поверхности стали фрактальным мхом, с торчащими бесформенными, размытыми выступами. Свет фонарей странно преломлялся на разноцветной слизи, образуя тошнотворные узоры. В воздухе плыли амебоподобные сгустки, иногда по течению воздуха, а иногда, казалось, и против.
Сквозь скрежещущие люки женщины прошли во вращающуюся часть корабля. Хоури обрадовалась, войдя в отсек с искусственным тяготением, но радость была кратковременной. Теперь слизи было куда стекать. Она капала с потолка и стекала по стенам, обрушивалась водопадиками, скапливалась на полу, прежде чем уйти в канализационное отверстие. От слизи росли сталактиты и сталагмиты – желтые, ядовито-зеленые клыки от пола и потолка. Хоури изо всех сил старалась не касаться этих смердящих изваяний, но задача была не из легких. А Вольева не страдала подобной брезгливостью. Пара минут, и ее куртка оказалась в пятнах и кляксах разнообразных корабельных выделений.
– Расслабься, – посоветовала Вольева, заметив сконфуженность товарки. – Все безопасно. Ничто на корабле нам не повредит. Кстати, э-э… ты удалила свои стрелковые имплантаты?
– Тебе бы следовало помнить. Ты же их и вынимала.
– Ну, убедиться лишний раз не вредно.
– Тебе просто нравится издеваться.
– Использую доступные развлечения. Это помогает, особенно в период острого экзистенциального кризиса…
Вольева швырнула окурок в темноту и вынула новую сигарету.
Дальше шли в тишине. Наконец очутились у шахты главного лифта, пронизывающего весь корабль вдоль, словно лифт небоскреба. Конечно, когда субсветовик не ускорялся, вблизи его оси продвигаться было несложно. Но от носа до кормы – четыре километра, потому имело смысл использовать лифт в полной мере. К большому удивлению Хоури, кабину ждать не пришлось. Ана ступила за Вольевой внутрь не без опаски, но кабина оказалась вполне нормальной и разогналась плавно.