Ковчег. Исчезновения — 1.
Шрифт:
"Так отвернись, коль по губам умеешь…"
"Да уже не смотрю…"
"Я иду с мечом, судия!" — раздался торжественный голос этого Гридописова или Хренописова.
Что-то щелкнуло.
"Три тыщи, едрен-ть, двести семнаддцать!" — добавил тот.
На сей раз отвечено было скрежетом металла. Еремеев понял, что медленно раздвигаются какие-то могучие двери. Потом они с тем же скрежетом стали затворяться.
Вслед за тем послышался какой-то непонятный, страшноватый гул.
— Куда они ее?! Что они там удумали?! — воскликнул старик.
И, словно
"Тут темно, ничего не вижу… И по-моему, тут какой-то дурманный газ, голова — словно чужая… Кажется, слышу голоса… Господи, неужели у них тут вправду элементали?!.. — И внезапно крикнула: — Прочь!.. Не приближайтесь, прочь!.."
— Ниночка!.. Ниночка!.. — причитал старик. — Что ж они ироды делают-то с тобой?..
Нину, однако, больше почему-то не было слышно. Вначале Еремееву показалось, что кто-то хлопает большими крыльями и ухает, наподобие филина.
Затем хлопанье прекратилось, а тот первоначальный слабый гул стал постепенно усиливаться, и в его завываниях Еремеев различил приближающиеся, какие-то не людские голоса — неужто и впрямь духов-элементалей?
"Темно… темно… Снова темно…" — замогильным голосом стенал один.
"Тесно и темно…" — вторил ему другой.
Третий вещал словами из чеховской "Чайки":
"Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно…"
"Тут кто-то еще… — вставил четвертый. — Он… Нет, она… Она теплая, она живая. Она не из нас, не из духов, она оттуда… Клянусь, в ней еще живая кровь, а не бледная сукровица! От нее еще пахнет живой жизнью".
"Дайте мне потрогать ее!.."
"Дайте!.."
"Дайте!.." — заплескались голоса.
"Дайте и мне! Я еще совсем недавно была такой же теплой, как она!"
"Я тоже!.."
"И я…"
"И я…"
Даже Еремееву стало жутко, а что могла сейчас чувствовать девушка! И вдруг понял, что вообще не мыслит себе жизнь без нее…
Наконец и Нинин голос пробился из этой мешанины голосов:
"Не трогайте меня!.. Пустите! Уйдите прочь!.. Кто вы?.."
"Мы те, кем скоро станешь и ты, раз уж ты здесь", — поползли голоса.
"Мы духи…"
"Мы духи, обитающие здесь…"
"Мы несчастные духи, и нет нам отсюда возврата!.."
"Нет возврата!.."
Остальные подхватили:
"Нет возврата…"
"Нет…"
"Нет!.."
И тут в общем хоре Еремеев узнал один голос, при звуке которого ему вдруг показалось, что косой потолок мансарды наползает на него.
"Нет возврата, — произнес этот голос. — Эсагила никогда не отдаст меня… Я Ина-Эсагиларамат, я бедная Ина-Эсагиларамат!.."
Хотелось оттолкнуть этот наползающий потолок.
— Ирина!.. — тихо воскликнул Еремеев.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
VII
Вольный Охотник из рода рефаимов
Ступайте, в подземный мир отправьтесь!
У врат подземных, как мухи, летайте,
У оси дверной, как змеи, вейтесь!
Начальнику спецбазы "Эдельвейс"
г-ну Петросянцу Ж.М.
Уважаемый Жорес Марленович.
Не любитель до подобного рода писаний, все-таки вынужден, пересилив себя, обратиться к Вам с настоящим письмом. Выражаю также надежду, что Вы сочтете целесообразным ознакомить с ним свое руководство.
Когда представитель "Ковчега" предложил мне эвакуироваться и принять участие в проекте, он меня клятвенно заверял, что на всех базах для эвакуированных соблюдаются все гражданские права и основополагающие принципы демократии; лишь на этих условиях я дал согласие на эвакуацию, ибо тоталитаризмом и всякого рода бюрократизмом за свою жизнь сыт по горло.
Должен сказать, что пока я находился на спецбазе для вновь прибывших под названием "Фиалка", у меня не было ни малейших поводов для разочарования. Я сразу почувствовал себя желанным гостем у радушных хозяев, а многое меня приятно удивило — например, тот факт, что начальник базы ген.-майор Чужак в первый же день самолично угостил меня пивом "Солодов" "за счет фирмы".
Однако, попав к Вам на базу "Эдельвейс", я с первых минут ощутил тут обстановку какого-то аракчеевского поселения. Права человека, даже элементарные правила приличия, если угодно, попираются здесь грубейшим образом. Поверьте, как демократ первой волны, участник правозащитного движения, защитник Белого дома во время августовского путча 1991 года, я кое-что в этом смыслю. Чего, скажем, стоит разделение эвакуированных на категории от первой до четвертой! Неужели здесь не могут обойтись без нашей приевшейся всем табели о рангах?
Почему эвакуированные 4-й категории не имеют права на отдельные номера со всеми удобствами (при том, что многие из номеров пустуют) и должны проживать в 5-6-местных, а по нужде и в душ выстаивать очереди в коридоре, тогда как 1-я категория нежится в двухкомнатных люксах?
Почему правом свободного перехода с одного на другой подземный этаж базы могут пользоваться лишь эвакуированные, имеющие категорию не ниже 2-й?
Почему обеденное меню также составляется в зависимости от категорий?
Почему, наконец, эвакуированные ниже 3-й категории не могут приобрести в баре за свои кровные самое обычное пиво? Это уж просто вовсе не укладывается в сознание!
Хочется верить, что руководство "Ковчега" не останется глухо к "голосу масс", ибо я не одинок в своих претензиях, и изменит нынешнюю недопустимую ситуацию, направив ее в цивилизованное, демократическое русло.
От имени и по поручению
Общественного совета 9-го подземного
этажа спецбазы "Эдельвейс",
председатель Общественного совета,