Ковчег
Шрифт:
— Почему ты говоришь о «Ковчеге» словно о живом, Даун?
— А вы разве не чувствуете, что он живой? — вопросом на вопрос ответил карлик.
— Да, иногда мне именно так и кажется, — мрачно согласился Занудин. — Но только что я могу об этом знать? Я здесь человек пришлый. В суждениях стараюсь быть как можно осторожнее.
— Порой мне кажется, никто не знает больше, чем ему дозволено, — заговорщицким тоном поделился с Занудиным Даун. — Компиляторы просто пользуются дарованной им силой и ни о чем таком не задумываются. Черт-те что о себе возомнили! Ой… и я уже про чертей… тьфу! Головы у них вскружились, у этих зазнаек — точно вам говорю. Они уже чуть ли ни готовы поверить в то, что источник всех проявляемых чудес скрыт в них самих. Но
— По-твоему, дядюшка Ной тоже изменился? — осторожно поинтересовался Занудин. — Раньше ты знал его совсем другим, да? А ты сам, Даун… изменился? Чувствуешь это?
Карлик неуклюже вытер намокшие глаза тыльной стороной ладони. Призадумался.
— Мы с дядюшкой Ноем… хм… Рутина ведения дел придорожного заведения не оставляла времени заниматься собой, но зато мы хорошо справлялись с работой. Нам было важно, чтобы посетители «Ковчега», даже если никогда их больше не увидим, остались довольны приемом и поминали нас только добрыми словами. Порой я скучаю по той жизни. Что еще было нужно двум одиноким трудоголикам? Мы могли бы закрыть придорожное заведение, отказаться от посетителей и безбедно доживать свои деньки в размеренности и покое. Но мыслей подобных, господин Занудин, даже не возникало! У нас не получилось бы по-другому, поверьте! Я ничего не знаю о молодых годах дядюшки Ноя, но, вероятно, он прожил великую жизнь. Для себя ему нечего было желать. Он и меня научил быть счастливым не от богатства и удовольствий, а от пользы, приносимой другим. Меня! Вы можете себе это представить? Меня — обделенного Богом, уродливого, несуразного… появившегося на свет для обид и зависти, для унижения, для постоянной мысли, что все вокруг тебе должны… — карлик вновь был близок к тому, чтобы расплакаться, но все же сдержался и продолжал: — Так вот. Наша жизнь была именно такой, где каждая мелочь виделась на своем месте. Где менять нечего. Да, мы крутились как белки в колесе, думали больше о других, а о себе почти никогда, но это было частью общего порядка, условием правильного течения жизни.
— И что же стало по-другому с того момента, как в «Ковчеге» поселилась, гм… разумная сила?
— Сила выбрала дядюшку Ноя старшим. Но это и понятно. Представляете, что было бы, если б эти дураки вообще никому не подчинялись?! — Даун с презрением фыркнул. — Дядюшка Ной получил Цель! Каким образом — этого я знать не могу. Все это было так ошеломительно… первое время я не находил себе места от страха… потом все устаканилось. Разумеется, дядюшка Ной не смог отказаться от новой роли в «Ковчеге» — потому что прежний смысл жизни, его и мой, был отнят безвозвратно. Вы спрашивали, как изменился дядюшка Ной. Казалось, что никак… Внешне он сумел сохранить спартанское спокойствие. Создавалось впечатление, он в одночасье впитал в себя знание всех вещей мира. А узнав так много, он уже ничему не удивлялся. Раз уж рок задумал такой поворот и выбрал его ответственным за все происходящее в «Ковчеге», дядюшке Ною оставалось только следовать этому капризу судьбы. И других он заражал присущей ему уверенностью. Ведь ничего в своей жизни он не привык делать спустя рукава. Хоть «Ковчег» и ломает людей, но некоторые черты все же никакая на свете сила не способна искоренить в человеке…
Занудин мысленно подчеркнул последнюю фразу, сосредоточился на ее смысле - но тут же одернул себя и продолжал внимательно слушать неожиданно раскрывшегося в роли рассказчика Дауна, дабы не упустить ничего другого, не менее важного.
— С тех пор дядюшка Ной вынужден держать со мной дистанцию. Мы уже не близки как раньше. Но я не ропщу. Что тут поделаешь. Сами, наверное, понимаете… Изменился ли я? — карлик похлопал глазами. — Не знаю. От безделья я предоставлен сам себе. Я стал задумываться о разных вещах. А
— Ты вовсе не бездельник, — выдвинул добродушный протест Занудин.
— Нет, это так, — с печалью в голосе настоял на своем Даун. — Работы по дому мне почти никакой не осталось. «Ковчег» сам следит за собой. И за нашими нуждами тоже. А я лишь выполняю самые видимые функции — чтобы у ритма «ковчеговской» жизни сохранялись хоть какие-то человеческие черты… Еще «Ковчег» как будто бы прибавил мне сообразительности, — карлик озорно хихикнул и покраснел. — Правда, она то нагрянет, то отхлынет… Странно.
— Да ты и раньше не был несообразительным, я так полагаю, — вновь вступился за скромного коротышку Занудин. — Просто вечная занятость не позволяла эту самую сообразительность в себе обнаружить. Во все времена дикари жили бок о бок с мудрецами. Одни никогда не могли без испытаний на выживание, войн, интриг, постоянной круговерти бессмысленных дел. Их убеждение спокон веков таково, что время не должно течь своим ходом, его непременно нужно подталкивать в спину. Другие же — имея желание и условия отгородиться от суеты — просто созерцали окружающий мир, прекрасный и не требующий никакого вмешательства в его гармонию, постигали возможности своего собственного разума. Кто не хочет быть дураком — никогда им не будет. А чрезмерная занятость и оголтелость во всех ее проявлениях — безусловно, отупляют.
Карлик почесал затылок.
— А вы тоже считаете, что мир так уж хорош и не требует никакого вмешательства? Что он прекрасен и гармоничен…
— Я не о том, — отмахнулся Занудин.
— Ну а все-таки?
Занудин нахмурился. Коротышка, построив вопрос на выхваченной из контекста фразе, его явно озадачил.
— Было время, когда я презирал окружающий меня мир. Потому что не находил себе места в нем. Себе лично — понимаешь? Но оказавшись в «Ковчеге» и столкнувшись с угрозой потерять тот мир, что я знал, навсегда — многое стало видеться мне по-другому. Не мир плох — это МЫ не достаточно хороши для него. Но мы ведь можем исправиться, если сами того захотим!.. Потихоньку, по чуть-чуть, шаг за шагом… Вот что я думаю.
— Ну-у, эти-то вас разубедят и уж точно заставят думать иначе, — пообещал Даун, мрачно ухмыльнувшись.
— До сих пор только я… был хозяином собственных мыслей и убеждений, — сердито пробурчал Занудин и поднялся из-за стола. В душе-то он вряд ли на все сто верил в искренность своего возмущения…
Занудин вновь приблизился к окну и уставился на скучную, до остервенения знакомую панораму за стеклом — какое-то болезненное влечение в тысячный раз убедиться в ее неживом постоянстве подсознательно распирало изнутри.
— Понимаешь, Даун… Каждый человек должен сам искать ответы на вопросы, которые ставят его по жизни в тупик. Пусть это нелегко. Пусть это набитые шишки, разочарования, даже страдания. И тем не менее!.. А отдаваться в руки таким же заблудшим в лесу, чтобы они слепили тебя по своему опошленному плану — последнее дело. Нет уж. И не говори больше, что кто-то заставит меня думать так, как думать я не желаю! — выпустив пар, Занудин в момент успокоился. — Я рад, что у нас получилась такая доверительная и животрепещущая беседа. Спасибо тебе.
Продолжая глядеть в окно, Занудин слышал, как карлик загремел посудой за его спиной, возводя из тарелок и блюдец кренящуюся башню на подносе.
— Почти ничего не съел… а говорил «есть хочу, есть хочу»… вон сколько всего осталось… носи туда-сюда… — еле слышно заворчал коротышка себе под нос, — поклюют вечно как цыплята… объедки по краям размажут…
Занудин медленно обернулся и в замешательстве уставился на карлика. Ну и как тут не поверить в живой «Ковчег», властвующий над своими марионеточными обитателями?! Над позвякивающими тарелками вновь копошилось жалкое, ограниченное существо. Накрыла эфирная волна — и наградила коммуникабельностью, интеллектом. Отхлынула — не поминай лихом, опять ты никто, «опустевший носитель». Вот оно как! Или это пресловутое раздолбайство?..