Ковен заблудших ведьм
Шрифт:
– Ты остановишь ее, – приободрил меня Коул, прижимаясь губами к моему уху.
– И верну тебе зрение, – кивнула я. – Сегодня Тюльпана сказала, что владеет всеми восемью дарами. Значит, исцелением тоже… Она научит меня. – Я привстала и развернулась в тесной ванне, всматриваясь в лицо Коула. – А потом я сама найду Ферн и…
– Надеюсь, на тот момент она уже уйдет из Юты. Это самый религиозный штат США, – пробормотал Коул, опустив глаза. – На этой территории нет ни одного ковена. И ведьмы там не живут. Диего рассказывал.
– А у вас с Диего, я смотрю, уже броманс, –
– Броманс?.. Что такое броманс?
– То, что часто перетекает в полноценный роман во всяких девчачьих книжонках.
Коул скривился и заглушил поцелуем мой издевательский смех. Удушающие мысли о Ферн и предначертанной мне судьбе отступили. А воск, шипя, скатывался со свечей и капал на холодный гранитный пол. Вода в ванне начала остывать, но мы не заметили этого, слишком увлекшись друг другом. Даже если бы она сделалась ледяной, я бы все равно не пожелала выбираться наружу. Вот бы остаться здесь навсегда – только я и Коул. Почему нет заклинания, которое остановило бы время?
– Ты так и не ответил на вопрос, – прохрипела я, лаская кончиком языка его губы, проводя пальцами по острой линии челюсти. – Насколько сильно ты соскучился по мне?
На груди Коула блестели капли воды. Его тело виднелось под ее толщей – тугие мышцы, плоский очерченный живот. Я устроилась сверху, взобравшись на Коула и оседлав его бедра. Даже служба в полиции не успела оставить на его коже столько шрамов, сколько оставила всего пара встреч с моей родней. Под ключицей виднелось перекрестие двух розовых полос – отметины от когтей диббука-Исаака, когда он пытался разорвать его в клочья внутри горы Кливленд. Я с благодарностью поцеловала этот шрам, и Коул потерся о мою щеку носом, а потом опустил голову, и его губы скользнули вдоль моей шеи, спускаясь к груди.
Я вздрогнула, и метка на его запястье вновь вспыхнула.
– Я покажу тебе, насколько, – ответил он, приподнимая меня за ягодицы, чтобы затем опустить и заполнить своим теплом.
И он действительно показал. А потом еще раз и еще. Кажется, он делал это до самой полуночи.
Уже когда Коул спал под пуховым одеялом, все еще влажный после ванны, из которой нам едва хватило сил выбраться, я свесила с кровати ноги и оделась. Это было неприлично – вот так исчезнуть со своим атташе в разгар праздника, и я не смогла бы уснуть, пока не убедилась, что все прошло гладко.
Бросив белую тунику в корзину для белья, я тихонько вышла из спальни Коула и спустилась вниз.
В гостиной было уже тихо. Похоже, все давно мирно разошлись по своим комнатам. На прибранном столе, накрытым чистой розовой скатертью, осталось лишь несколько блюд. О минувшей Остаре напоминал лишь запах мяты и лимона, доносящийся из углов комнаты, и потрескивание догорающего камина. Удовлетворенная этим покоем, я облегченно вздохнула и развернулась, чтобы вернуться к лестнице.
«В белую простынь тебя обрядят, от уха до уха, с макушки до пят».
По спине стек липкий мороз. Я остановилась перед высоким створчатым окном, расписанным на французский манер, и вгляделась в ночь, проглотившую лес и берег Шамплейн.
«В гроб деревянный тебя упекут, сверху положат камни и грунт».
Эта призрачная мелодия текла откуда-то извне. Однако слова доносились так отчетливо, что казалось, их напевают прямо мне на ухо.
Золотой браслет на руке завибрировал.
– Что за…
Гримы рвались наружу, как свора диких псов. Украшение обожгло меня, раскалившись. Я вспомнила ворчание Сэма о том, как браслет вибрирует после захода солнца. Неужто так происходит каждый день? Гримы будто откликались на зов, который я не понимала.
Но, может, они смогут объяснить мне?
– Печать сломана моим именем. Покажитесь!
Браслет замер, и по моим пальцам заструилась черная дымка. Она укрыла туманом пол, а затем обрела форму. Показались три взъерошенных кота со связанными хвостами и светящимися глазами, налитыми кровью.
– Ну наконец-то! – запищал Блуд, принявшись тереться зудящей спиной о ножку табурета. – Как тесно в этой бижутерии! Ох, мы так исхудали… У тебя сердца нет, Верховная!
– Вы сами в этом виноваты, – напомнила я, пододвигая стул и садясь напротив. – Вы обманывали меня, притворяясь тем, кем не являетесь. Вам повезло, что мне дорог браслет, иначе я бы кинула его в озеро!
– Но все же ты выпустила нас, – мяукнул Эго, принявшись вылизываться, крутясь волчком. – Почему?
«Все будет тихо во мраке могилы, но в дереве скоро появятся дыры».
Эго, Спор и Блуд одновременно вскинули морды. Я щелкнула пальцами и просияла, поймав их раньше, чем они бы сделали вид, что ничего не слышали.
– Пение! – вскрикнула я от радости. – Вы реагируете на него! Я думала, его слышу лишь я одна…
– Его слышит каждый, кто способен помочь, – пояснил Спор, усевшись на подоконник и дернув ушами от ветра, который влетал в дом из приоткрытого окна.
– Что это значит?
– То, что мы и впрямь не те, кем ты нас считаешь, – усмехнулся Эго и переглянулся с двумя другими котами. Не сговариваясь, они вдруг срослись воедино, как тогда в коттедже Коула при первой нашей встрече: уродливая, долговязая тень с терновым венком, чешуйчатым хвостом и оскаленной пастью.
Я едва не опрокинулась вместе со стулом, отпрянув назад.
– Что вы такое? – прошептала я побелевшими губами, и грозная тень снова распалась на безобидных черных котов, удовлетворенная, что сумела произвести на меня впечатление.
– Шеду.
– Это я уже слышала. Подробнее.
Эго, Спор и Блуд хищно улыбнулись. Голоса их теперь звучали иначе.
– Имя мне Монтаг, Принц Дураков, Изгнанный, но не Отчаянный, – произнес Эго.
– Я есть все, что было тебе нужно, – продолжил Блуд.
– И что нужно по сей день и будет нужно потом, – подхватил Спор.
– Сейчас я твой фамильяр. Три грима, призванные служить и защищать. Завтра я стану большим. Или меньшим. Я стану другим, как другим становится каждый, кто доживает до следующего утра.