Козел и бумажная капуста
Шрифт:
Молодые архитекторы, уютно примостившиеся за широкой мраморной спиной купчихи Растудыкиной, разливали уже то ли третью, то ли четвертую бутылку. Они заметно порозовели и говорили уже так громко, что начали заглушать гнусавые причитания заплаканной тетки. Остальные участники панихиды посматривали на них то ли с неодобрением, то ли с завистью, а через некоторое время еще несколько человек, крадучись, перебрались за купчихин памятник.
Бегство за памятник могло бы стать повальным, но Пересвет прошелся по рядам сотрудников суровым начальственным взором, и все оставшиеся замерли на местах.
Я не сводила взгляда
И вдруг в сумочке у меня запищал мобильный телефон. Я шепотом извинилась перед Ульяной и тихонько отошла в сторону, заняв такую позицию, чтобы по-прежнему видеть Валерия Васильевича, но самой быть не слишком на виду.
Прикрыв мобильник платочком, я поднесла его к уху. Звонил, как я и думала, Вадим.
— Я его запер, — проговорил он слегка запыхавшимся приглушенным голосом.
— Кого запер? — удивленно спросила я. — Он здесь!
— Как здесь? — в голосе Вадима явственно послышалась обида. — Как — здесь? То есть как — там, когда он точно здесь? Он пришел за записной книжкой...
— Ладно, подожди, я сейчас приду.
Я отключила мобильник и, плюнув на все условности, бросилась между могилами к месту назначенной встречи — к усыпальнице купца первой гильдии Выпендрютого.
Вадим поджидал меня возле замшелых ступенек, ведущих на каменную площадку.
— Ну, что произошло? — нетерпеливо спросила я, оглядевшись по сторонам и никого больше не увидев.
— Я там ждал-ждал, — начал Вадим, — поза ужасно неудобная, и холодно от камней... в общем, совершенно все тело затекло...
Я посмотрела на него с сочувствием, но не позволила отвлекаться на свое состояние и потребовала продолжать.
— Наконец услышал, что вы мимо идете, всей толпой и с гробом. Услышал и увидел. Ну, приободрился — значит, недолго ждать осталось. И правда, смотрю — идет...
— Кто идет-то? — в волнении осведомилась я. — Шеф, Пересвет то есть, никуда не отходил...
— Ну я не знаю... парень молодой такой... мордатый, волосы светлые и коротко подстрижены, ежиком... и шрам еще на щеке, я хорошо его разглядел.
— Охранник! — вскрикнула я. — Это охранник из архитектурной мастерской, который стоит там на вахте и никого внутрь не пропускает! Редкостный козел!
— Ну, значит, этот козел подошел, нисколько не задумываясь, безо всяких колебаний поднялся по этой лесенке на площадку, вот где мы с тобой стоим, и полез по ступенькам вниз, за книжкой. Пока он спускался, я крадучись к нему сзади подобрался и, как только он наклонился, чтобы книжку поднять, подскочил и пнул его ногой в задницу.
При этих словах глаза Вадима заблестели, я у него такой блеск видела первый раз за все время нашего знакомства. И этот блеск открыл мне глаза на моего скучноватого друга: наши полукриминальные приключения внесли в его однообразную одинокую жизнь свежесть и новизну, влили в его жилы горячую кровь.
— Он от моего пинка покатился кувырком вниз по лестнице и свалился прямо в склеп, а я захлопнул за ним дверцу и заложил болтом. Он тут рядом валялся, наверное, как раз для этого — дверь закрывать...
Действительно, железная дверь склепа была закрыта, и в проушины вместо замка вставлен здоровенный ржавый болт. Из склепа не доносилось ни звука.
— Так он и сейчас там сидит? — удивленно спросила я, невольно понизив голос.
— А куда же ему деться! — удовлетворенно ухмыльнулся Вадим. — Сидит, голубчик!
— А что же так тихо? Может, он шею сломал, когда падал?
— Да нет, он сначала там шуршал и дверь дергал, а потом затих — думает, мы удивимся, что тихо, и полезем проверять, тут-то он на нас и нападет... Ищи дураков! — последние слова Вадим произнес громко, явно адресуя их узнику подземелья.
— Понятно, — я снова понизила голос, — значит, они работают на пару с Пересветом. То-то я во всех действиях и словах шантажиста чувствовала удивительную нелогичность, граничащую с натуральным идиотизмом. Пересвет-то, тот поумнее будет, а этот — круглый дурак, это у него на физиономии написано, и при этом пытается, наверное, самостоятельность проявлять...
— Ну и что мы с ним будем делать? — Вадим задумчиво покосился на дверь склепа.
— А ничего, — громко ответила я, — оставим его там. Пусть посидит, поразмышляет... Ему это будет только полезно. Глядишь, поумнеет немного... Хотя это, конечно, маловероятно.
— А он там от голода не помрет?
— Не думаю. Выберется как-нибудь... со временем. Или кто-нибудь его услышит. А если похудеет немного — так это тоже полезно. Видел, какую он морду наел?
На этой мажорной ноте мы с Вадимом расстались, наскоро поцеловавшись и договорившись встретиться позднее и обсудить наши дальнейшие шаги. Мне нужно было возвращаться к могиле Павла, поскольку столь долгое отсутствие на панихиде могло вызвать горячее неодобрение общественности.
А у гроба Павла речи все еще продолжались. В данный момент выступал представитель родственников покойного, бравый шестидесятилетний дядечка с загорелым обветренным лицом. Дядечка называл покойного Павла «племяш» и с чувством рассказывал, как они с племяшом на пару крыли какую-то крышу. Я сразу же вспомнила светлой памяти домик в деревне Зайцево.
От этих родственных воспоминаний затосковали решительно все, а большая часть архитектурной мастерской уже в открытую устремилась за купчиху Растудыкину.
Валерий Васильевич подозрительно и с некоторым испугом покосился на меня — думаю, он дорого бы дал, чтобы узнать, куда я уходила. Он явно был не в своей тарелке и даже не принимал никаких мер по восстановлению дисциплины в архитектурных рядах и по пресечению массового бегства подчиненных за купчихин памятник.
Наконец все закончилось, родственники и сослуживцы потихоньку потянулись к выходу. Уже за оградой, перед тем как сесть в автобус, ко мне подошла родственница Павла, кажется, жена того самого дяди, и, неприязненно поглядывая на веселых архитекторов, сообщила, что квартира Ольги Павловны этакую прорвищу народу не вместит, тем более что эти уже помянули слишком здорово. Так что родственники решили собраться только своей семьей, а я, если хочу, могу к ним присоединиться. Я вежливо поблагодарила и отказалась. Тетка не очень настаивала, по ее представлениям, я была Павлу никто. Вот если бы жена, а то так — подруга... да, может, у него их десять было!