Козленок в молоке
Шрифт:
– Так что пиши уж в натуральную! А то вы в Москве сами не знаете, чего бы вам уж и придумать! – не без ехидства сказанул Арнольд. – Как там наш Витек-то?
– В Нью-Йорк улетел – премию получать.
– Говорят, еще и на горынинской дочке женился?
– Не без этого…
– Эх, надо было вам со Жгутом на меня спорить… как я сразу не допер!
– Это точно. Ты бы так, как он, со мной не поступил…
Тут в трубке зашелестело, и в наш разговор вторгся голос Софи Лорен:
– Пузик, ты извини… А чего на ужин купить – рыбки или мяска?
– Я
– Нет, ты должен есть! Иначе – ослабнешь! – настаивала она.
– Хорошо, купи что хочешь. Шелест прекратился.
– Кто это? – спросил Арнольд.
– Эриния.
– Странное имя. Но ты все равно не теряйся! Если что, я тебе еще «амораловки» подошлю!
А ночью, затаившись в отрогах моей новой подруги, которую мысленно стал именовать Ужасной Дамой, я слушал признания о том, что ее голос часто привлекал мужчин, но, как правило, при визуальном знакомстве соискатели терялись и оказывались абсолютно ни на что не годны, а я – единственный, кто оказался настоящим мужчиной не только по телефону! Правда, у нее оставались сомнения, ибо истосковавшийся представитель сильного пола иногда способен на одноразовый подвиг. Так было с одним хозяйственником, освобожденным по амнистии… («Ты не ревнуешь, пузик?» – «Как можно!») И вот теперь, при повторном свидании, она убедилась, что я именно тот мужчина, какого она ждала всю жизнь. И она никому меня не отдаст, пусть даже ей придется передушить всех соперниц, как куриц! Об «амораловке» я рассказывать ей не стал. Зачем? В конце концов каждая женщина хотя бы раз в жизни имеет право на счастливое заблуждение.
Я уснул, и мне снился голос Софи Лорен, который по-садистски жестоко душил хриплый, предсмертно захлебывающийся голос Анки…
Рано утром, часов в пять, меня разбудили длинные телефонные звонки.
– Алло, – слабосильно отозвался я.
На том конце провода послышались звуки борьбы, сопровождаемые криками: «Дай я ему скажу!» – «Нет, я…» Наконец мембрана содрогнулась от гневного рева Николая Николаевича.
– Ты что же, гад, делаешь? Да мы тебя за это…
Ответить я не успел, потому что трубка перешла к идеологу Журавленке. Его бешенство было отлито в холодную аппаратную бронзу:
– Вы, надеюсь, любезный, понимаете, чем грозит вам эта мистификация?
Но и ему я ответить не смог, потому что трубка оказалась у Сергея Леонидовича:
– Ты знаешь, что содержание порносалона на суде могут приравнять к содержанию притона? А если еще найдут наркоту… А ее обязательно найдут! Я тебе обещаю!
– А мне все равно! – равнодушно сказал я.
– Как это все равно? Ты знаешь, что в зоне тебя в первую же ночь зеки «петухом» заделают? Будешь кукарекать, предатель!
Я посмотрел на эсхатологически зашевелившуюся во сне телефонистку и ответил:
– Мне теперь уже все равно…
– Как это все равно?
– А вот так, – отозвался я, почти исчезая под ее сонно шарящей лаской.
– А что же нам делать? – растерялся Сергей Леонидович.
– Не знаю… Вы же сами сказали, что я вам больше не нужен. Выпутывайтесь…
– Но это же международный
– У меня больше ни одного экземпляра не осталось. Я вам с Горыниным все отдал.
– Мой экземпляр уже с диппочтой прислали – там тоже чистые листы! – клокоча возмущением, сообщил Сергей Леонидович.
– А горынинский?
– Он позвонил в Москву. Мария Павловна смотрела – там тоже чистая бумага…
– Значит, вы с ним чистую бумагу читали и нахваливали?
– Что ты, бляхопрядильная фабрика, к частностям цепляешься, тут надо престиж державы спасать! В Бейкеровском комитете все тоже на ушах стоят, говорят: если мы не объяснимся, они отменят свое решение и присудят премию этому венгру!..
– Они ему тоже не читая присудят? – желчно спросил я.
Тут трубка снова перешла в руки Журавленко.
– Я бы на вашем месте не задерживал внимание на тактических мелочах, а сосредоточился на стратегических проблемах.
– Например?
– Далеко за примером ходить не надо. Вы поймите, Венгрия – самое слабое звено социалистического лагеря! Может произойти катастрофа. Венгерская интеллигенция и так уже мелко обуржуазилась! Присуждение этой премии венгерскому диссиденту может полностью разбалансировать ситуацию…
В мембране вдруг опять забился Николай Николаевич:
– Я тебя удавлю! Что ж ты, гад, мне резаную бумагу подсунул?! Ты же знаешь, мне читать некогда, я с вашими матпомощами и автомобилями с утра до ночи, как белка в колесе… Придешь еще ко мне за матпомощью – я тебе выпишу!
И снова мне был голос Сергея Леонидовича:
– Где роман?
– А вы у лауреата спросите! – ехидно посоветовал я.
– Запил твой лауреат! Прямо в Диснейленде. С Микки-Маусом. И потом, он ничего объяснить не может – повторяет, как попугай: «Трансцендентально» – и ржет! А чуть нажмешь на него, хамит: «Не варите козла!» Где роман спрятал, я тебя спрашиваю именем закона?!
– А не было никакого романа! Я все это придумал…
– Зачем?
– На спор… Я поспорил с одним мужиком, что могу из любого лимитчика всемирно известного писателя сделать. Видишь – сделал!
– С каким мужиком?
– Неважно. Я отвечаю за все.
– Ответишь! – растерянно пригрозил Сергей Леонидович.
Воцарилось молчание. Это была победа. Я наказал их всех. Это была моя премия, настоящая, громадная, неизбывная, по сравнению с которой все эти нобелевско-бейкеровские цацки – хлопушки с искусственной елки.
И вдруг в трубке возник нежный живой голос Анки:
– Ты это сделал, чтобы отомстить мне?
– Скорее да, чем нет…
– У тебя очень хорошо получилось. Талантливо. Я себя никогда еще такой дурой не чувствовала! Это лучшее твое произведение! Главненькое. Умри, лучше не сочинишь…
– Не сочиню, – вздохнув, согласился я и покосился на темневшую в серванте бутылку бесплодной «амораловки».
– А знаешь, я на вручение такое платье себе купила – совершенно белое, с малиновым поясом…