Козлиная песнь (сборник)
Шрифт:
– Давно ли у вас этот песик? – спрашивал Свистонов.
– Да лет шесть, – отвечала старушка.
– Он совсем еще не стар.
– Конечно, совсем еще молоденький, – подтверждала старушка, скрывая настоящие годы своей любимицы.
– Не останетесь ли вы у нас пообедать?
Свистонов остался.
Посадила Татьяна Никандровна Травиату за стол, повязала ей салфетку.
– Вы уж извините, – сказала старушка. – Травиаточка нам вместо дочери.
Сели все за стол и стали суп кушать. Травиаточка кончила
– Ты проголодалась, Травиаточка? – спросила Татьяна Никандровна.
Травиата прислушалась и опять заскулила. Взяла старушка ее тарелку, пошла на кухню и налила холодного супу.
Опять стала лакать Травиаточка. Принесла Татьяна Никандровна жаркое и на отдельной тарелочке с цветами – Травиаточке отдельный кусочек с косточкой. Все пили чай, молоко Травиаточка лакала. Затем соскочила со стула и попросила погулять. После обеда Свистонов аккомпанировал. Старичок сидел рядом, играл на флейте.
Глава девятая. Борьба с мещанством
В том же доме жил Дерябкин.
Дерябкин больше всего на свете боялся вазочек. Дерябкин бледнел при слове – мещанство. Поэтому он не позволил своей новой жене внести в комнату, им занимаемую, девичью красоту: герань и фуксию. Также он не дал ей повесить на стенку фотографию ее матушки. Несмотря на сопротивление жены, вытянул обойный гвоздик из стены и запрятал молоток.
– Уж если ты хочешь жить со мной, потрудись подчиняться моей воле. Я тебе глупить не позволю!
И на следующее утро повезла Липочка в трамвае цветочки обратно своей матушке. Та в это время мыла воротнички Дерябкина и всплеснула мыльными руками.
– Уж эти мужчины, они не любят цветов! Пообедали. Стала мамаша доставать занавески для окон. Залюбовались мамаша и дочка. Занавески были ручной работы. Еще сама бабушка вязала.
– Что я принесла, дорогой мой Пава!
– Я не Пава, я – Павел. Не называй меня, пожалуйста, собачьей кличкой.
– Посмотри, узоры-то какие…
– Занавески на окнах, – сухо заметил Павел, – это признак мещанства. Я не могу тебе этого позволить. В субботу мы пойдем в Пассаж и купим подходящие.
Между тем Свистонов, бродя по улицам, зашел в Пассаж позавтракать.
Дерябкин, несмотря на толпу, шел гордо. Держась за мужнин рукав, почти бежала Липочка.
– Взгляни-ка, вазочка! Не купить ли…
– Брось, пожалуйста, свои вазочки.
– А вот кошечка-копилочка.
– Не приставай, – раздраженно сказал Дерябкин, выдергивая рукав. – И что за мещанская манера цепляться. Иди спокойно.
– Купи картину, Павочка. Мы повесим ее над нашей кроваткой.
– Я тебе сказал, не приставай.
– Ну абажур купи.
– И абажура не куплю.
Свою борьбу Дерябкин возводил в перл творения. Ночей Дерябкин недосыпал, все думал, как бы уберечься от этого зла. Идет по улице и вдруг видит, в окне магазина выставлено восковое мещанство. Одето мещанство в мишуру, губы у мещанства крашеные, волосы завиты по парижской моде. Ну, парикмахерские, бог с ними, они всегда были такие, но вот магазины трестов и кооперативов!
Болело у Дерябника сердце, что в магазины и тресты проникает мещанство.
– Это – безвкусица, – рассматривая легонькую, как пух, муранского стекла вазочку, произнес Дерябкин.
– Конечно, – подтвердил остановившийся рядом Свистонов. – Приятно видеть человека, хорошо разбирающегося в этих делах.
– Какая это рыбка? – обернулась Липочка.
– Дельфин, – ответил Свистонов.
– Она все мечтает о золотых рыбках! – пояснил Дерябкин примелькавшемуся во дворе человеку.
Примелькавшийся человек сочувственно промычал. Дерябкин, чувствуя неожиданное подкрепление, обрадовался.
– Вот я тебе говорил, гражданин то же утверждает.
– Да, всем приходится бороться с мещанством, – пряча улыбку в воротник, вздохнул Свистонов.
Говоривший был, по-видимому, человек знающий и просвещенный.
– Не посоветуете ли, – спросил Дерябкин незнакомца, – мы, кажется, с вами встречались во дворе, – что купить? Я – Павел Дерябкин, инкассатор.
– А я – литератор Свистонов.
– Это хорошо, – сказал Дерябкин. – Вот видишь, Липочка, и литератор того же мнения.
Дерябкин, навьючив Липочку, – он считал, что мужчине не полагается носить пакетов, – вцепился в Свистонова.
– Идемте к нам чай пить.
Свистонов следом за Дерябкиным и Липочкой спустился в подвал.
В подвале лежала суконная красная с черным дорожка, какие были прежде на парадных, обеденный стол, зеркало с парадной. Чистота царила в подвале необычайная. Окна выглядели почти хрустальными, подоконники были вымыты до блеска. Крашеный желтый пол сверкал.
– Гигиена, – сказал Дерябкин, – это первый признак культурности. Вот посмотрите, как лежат у нас зубные щеточки. – И Дерябкин повел Свистонова к полочке над краном. – Видите, и мыло тоже в футляре, чтобы бациллы не попадали. На этом фронте я уже победил. Теперь новый фронт открылся для меня, по вечерам теперь я вырабатываю почерк. Каллиграфия приучает человека к усидчивости и терпению.
Грамотный и культурный человек был для Дерябкина первый гость. Хозяин жаждал просвещения. Но по вечерам не только вырабатывал почерк Дерябкин. Кроме того, он слушал радио. Радио приводило в восхищение Дерябкина. Ему казалось, что благодаря радио он сможет узнать все на свете. Он может просвещаться насчет оперы, не надо терять времени на трамвай, да и экономия какая. Об этом он часто говорил с женой. Беда, если жена шумела, когда он сидел с блестящими наушниками. И Липочка решила не ударить лицом в грязь.