Козлиная песнь (сборник)
Шрифт:
И Евгений вспомнил, что где-то читал, что Густав III чаще всех остальных коронованных особ проводил время вне своего государства. То он охотился на красного зверя в лесах неаполитанских, то пробегал галереи во Флоренции, то участвовал в празднике в Трианоне.
Как оглушенный вышел Евгений от врача. «Значит, это совсем не сердце, скорей, скорей бежать отсюда». Сейчас отвратительным казался Евгению туманный город, освещенный молочно-белыми фонарями, столь любимый Торопуло. Евгений чувствовал, что он задыхается. «Бежать, скорей бежать! Какая тоска!.. И денег нету…»
Амур с обломанными крылышками стоял на тумбе посредине комнаты; золоченые кресла, диваны и зеркала стояли по стенам.
Пришлось ждать довольно долго; по номеркам пускали.
Евгений взбежал по лестнице, но остановился в подъезде.
Вспомнил, что цветочный магазин на Владимирской, но подумал, что смешно явиться к регистраторскому столу с цветами, хотя цветы доставили бы сильную радость Лареньке. Подумал Евгений, подумал и пошел за цветами.
Жених и невеста оставили цветы в бумаге на диване и прошли в регистратуру. Они посидели перед столом, ответили на вопросы и расписались.
Затем побежали. Фелинфлеин бежал впереди; за ним Ларенька с завернутыми в бумагу цветами.
– Теперь все! Теперь ты удовлетворена? Я на тебе женился. Я уезжаю.
Чтобы развлечь Лареньку, Эрос Керепетин решил показать радугу. Он набрал в рот воды, поместился у окна к солнцу и изверг воду изо рта в виде множества частиц.
– Бросьте ребячиться! – вскричала Ларенька. – Не до шуток мне теперь.
Эрос Керепетин сел. «Дело серьезнее, чем я думал. Надо что-нибудь предпринять».
Но Эрос Керепетин ничего не предпринял; только посидел полчаса.
– Пойдемте к Торопуло, – сказал он.
Чтобы занять Лареньку, Торопуло перед ней разложил свои альбомы.
1. Политика.
2. Техника.
3. Быт.
4. Жанровые сцены.
5. Портретная галерея.
6. Виды.
7. Флора.
8. Фауна.
9. Мифология. Былины. Сказки.
Ларенька из вежливости взяла один, прочла: 1900–1917. Ларенька рассеянно остановилась на «Танцах»: Кэкуок. Она – полная брюнетка с большим бюстом; он – извивающийся негр в красном фраке. Ойра – весьма веселый танец. Танго – великосветские фигуры; и дальше – вальсы, польки, мазурки, платье. Дальше вот народная карамель: гадальная с изображением карт, а под ними предсказание:
«Вас ждет трефовая постель». Или:
«Пика вдаряется в трефу».
Торопуло пояснил Лареньке метод своего собирания.
– Видите, какой альбом, – говорил он, – а если мы возьмем другой альбом – скажем, 1917, то тут уже совсем другое.
1. Гражданская война.
2. Трудовые процессы.
3. Революционные празднества.
4. Портреты вождей.
5. Лозунги.
6. Пропаганда техники.
7. Времена года… -
И так далее.
– Вот видите, карамель «Буденовка», с несущимся всадником в красноармейской шапке; вот «Пионер», «Совторгфлот», «Тир», «Красин», «Карамель кооперативная», «Конфеты СССР». Но попадаются и «Версаль», и «Чио-Сан», и «Шалость» – в виде голландской девочки, вылезающей из горшка с молоком. Но это уже становится рудиментом.
– Но вам, может быть, будут интересней, – продолжал Торопуло, – другие конфетные обертки. – Вот Шерлок Холмс спасает человека, лежащего на рельсах, вот «Путешествие вокруг луны» Жюль-Верна, вот «Багдадский вор», вот Джон Грей.
Ларенька увидела своего бедного папашу, высокого и круглолицего блондина с усами, оптимистически стремящимися вверх, и аккуратно подбритой бородкой, единственным богатством которого была его коллекция; увидела, как собирает он конфетные бумажки, как по вечерам перебирав их и как сердится ее мамаша…
Бледный, худой, в огромный красный сундук бросал он эти бумажки. Иногда пробовал складывать их в пачки, но затем оставлял это занятие и снова бросал в сундук.
«Бедный, бедный папа!» – подумала Ларенька.
И вспомнила могилку на Митрофаньевском кладбище, с жестяной дощечкой:
«Коллежский советник Семен Семенович Черноусенков. Родился в 1869 г., умер в 1908 г.».
«Совсем нельзя сравнить моего папашу с Торопуло, хотя и папаша собирал конфетные бумажки», – подумала Ларенька.
На службе отца Лареньки все звали Сеней. Чопорное, пузатое, гражданское превосходительство, его прямое начальство, в добрые минуты величало его «друг-Сенечка».
Зачастую было можно видеть Черноусенкова, куда-то спешащего по улицам Петербурга. В такие минуты друг-Сеня имел крайне деловой вид; он спешил исполнить какое-нибудь поручение своего начальства: либо ходил по публикациям, искал и осматривал для знакомых начальства квартиры, либо бегал по конторам для найма прислуги, выбирал кухарку, горничную, приличную няньку для детей того же начальства; либо покупал в писчебумажных магазинах перья и карандаши тоже для него. Он с любовью исполнял эти поручения и очень гордился доверием начальства.
По целым вечерам, до глубокой тихой ночи, со своим дежурным рублем, он шнырял по обширному залу клуба, где раздавались восклицания, перешептывания, советы, не решаясь рискнуть заветным своим рублем.
В жилетном кармане у друга-Сенечки всегда лежала резервная трешка, в его бумажнике, туго набитом разными записками, покоилась еще новенькая, свеженькая двадцатипятирублевка.
Сидя в зале на одном из мягких кресел, Черноусенков среди ночи вынимал свой бумажник и, раскрыв, заглядывал в него.
Наконец, решался.
Маленькими шагами подходил к столику, выбирал тот, где шла самая мелкая игра, ставил рубль.
Отойдет, подойдет, повернет то орлом, то решкой; получит замечание от банкомета – не касаться руками поставленных на стол денег; молчит, никогда не огрызнется, только тихо скажет:
– Могу снять. Разрешите придержать?
Иногда счастливый игрок, составляя компанию, прихватывал Сенечку повеселиться. Тогда чиновник попадал в розовый «Аквариум», где котлеты с трюфелями подавались за 4 рубля с полтиной и где замечательно готовили мозги, запеченные в хлебе, где огромный сверкающий зал с устроенной в нем сценой вмещал до тысячи человек, между которыми жонглировали большими подносами с заказанными яствами официанты.