Шрифт:
…И к солнцу подлетала бита.
Луна вставала. Было поздно.
Шумел камыш. Кипела битва.
Смертельная. В костяшки – козны.
Афанасий Бузаев
ЯВЛЕНИЕ
Если и заказывал я его, то только во сне.
Гусар Ахтырского полка. Доломан его был легок,
Мягкий баритон осведомился, туда ли он попал.
– Туда, туда! – неуверенно перебил я. Может, и впрямь давал заявку.
С идеей пригласить робота-гувернера я давно носился. Да вот Лена протестовала.
– Гмм…– повторил за мной гусар. – Фирма захотела сделать приятное. Она изучила анкету. Там знают, что ваши далекие предки работали садовниками у Дениса Васильевича Давыдова. Так?
Я приосанился:
– Так!
И предложил роботу присесть.
Он осторожно опустился на венский стул в прихожей и сложил руки на коленях.
Султан на кивере вздрогнул.
– Вас как звать?
Гусар выпятил грудь, как на армейском параде:
– Филимон.
– Наверное, номер какой-то есть?!
– Я его забываю.
– Только вот это, Филимон, маскарад свой оставьте. Мы вам купим одежду.
– Ни в коем случае, – схватился за шнурок ментика Филимон. – У меня с собой. Фирма предусмотрела на всякий случай. Хотите я в короля Людовика переоденусь?
Он постучал своими низкими сапожками о борт клетчатого чемодана.
Я, опять изумившись, замахал руками.
– Ни в коем!… А то Вам еще голову отрубят.
Суеверие – мой редкий дар.
– А задача ясна. Я повторюсь: ре-пе-ти-тор-ство. Но я бы хотел, чтобы Вы были гувернером.
– Желание заказчика для нас закон! – озорным голосом бравого солдата выкрикнул робот. Эту фразу произносил мой отец. Так же, с веселой издевкой.
– Вы будете учить Машу астрономии. Эта наука постоянно находится под запретом, то властей, то адептов современных религий.
Я поморщился от своей же фразы, мне она не нравилась. Особенно слово «адепты».
– Признаюсь честно, астрономия – мой любимый предмет. Маша – девушка избалованная, как все сейчас шестнадцатилетние… Н-да… Но найдете к ней ключ. Уверен. А еще под воспитание попадает некий Миша. Сын. Ему пятнадцать лет, мальчишка он разумный, обстоятельный.
Я специально для Филимона перепутал характеры и свойства своих детей. Это был маленький испытательный шаг, своего рода тест.
Филимон усмехнулся и приложил два пальца к киверу, как солдат царской России.
Электронный представитель фирмы «Интеграл»
Она нисколько не удивилась появлению гусара. Лишь спросила у него номер.
Тот поморщился и изрек, приподняв несуществующее забрало:
– Семьсот семьдесят семь.
Гммм… Номер портвейна, любимого моим отцом.
Маша обошла замершего на своем стуле гусара и долгим взглядом измерила меня:
– Пап, постой, постой! Где-то я его уже видела… Нет, нет, у того губы помельче. Где-то видела?
Она ударила себя кулачком по лбу и метнулась в сторону своей комнаты.
Робот вздохнул:
– Женщины!
Я понял, что он осуждает и восхищается.
Маша вернулась с картонным листком. Оказалось – моя старая, студенческая еще фотка.
Дочь потрясла ее перед моими глазами:
– Это ты, это ты, папуль, в молодости. Погляди, Семьсот Семьдесят Седьмой, ты – это он в молодости.
Филимон близоруко прищурился, взглянул на меня, потом на нее, не зная кому угодить.
– Я-а-а?!
– Ну, конечно, – радовалась Маша.
Робот тоже растянул улыбку:
– Фирма, еще раз повторю, решила угодить. Вам ведь приятно на себя смотреть, – он всем телом повернулся ко мне!
– Не совсем, – пробормотал я.
На галдеж выглянул сын:
– Что за шум, а драки нет?!
Допотопным пословицам и поговоркам Мишу выучила бабушка Нина, живущая вдали от нас, в станице Белоглинской.
– Вот этот господин, – я ткнул пальцем в Филимона, – будет учить тебя законам Кеплера и воззрениям Галилео Галилея.
– Эт-то-т господин, робот. Слуга! И все тут. И он мне не понравился.
Робот хлопнул крупными, стекловидными глазами. Я опешил. Миша мотнул головой:
– Он – шпиён!
И мы все трое – Маша, я и искусственный человек – засмеялись над несуразным этим заявлением.
ПО
Батя войлоком потер очки. Так он всегда делал перед важным словом. Вздохнул:
– Даже гуси от нас улетают. Эхе-хе.
Наверное, он тосковал по маме, отбывшей на отдых в Варну. Потом батя моргнул:
– Дуэльный кодекс надо было строго выполнять, – тема ему нравилась. И родитель затараторил, – дуэли в России были негласно разрешены вплоть до двадцатого века. Даже вот, Макс Волошин и Николай Гумилев, два превосходных стихотворца, стрелялись из-за Черубины…
Я, как всегда, нетерпелива:
– Чуть медленнее, пап. Как это «негласно разрешены». И кто такая Черубина? Да не шевели ты плечами.
– Негласно разрешены? Это, значит, смотрели сквозь пальцы.
Батя – журналист. Работает в газете «Вечность». Работников прессы оставили немного. Как экзотику. Новости отслеживает электроника. Оживляет их «картинками».