Козырная дама

Соловьева Татьяна

Елизавета весь день занималась накопившимися делами: с кем-то встречалась, звонила по телефону, отвечала на звонки, после обеда провела пятиминутку со своими гвардейцами, как называла она сотрудников охранного агентства, съездила к Локотунину в «Вечерку» — одним словом, обычный день, заполненный тем напряжением и значимостью, которых Елизавете так недоставало в ее прошлой рутинной жизни дежурного адвоката и жены добропорядочного врача.

Андрей появился в агентстве только к вечеру.

— Начну с Фогеля, — сказал он, войдя в кабинет Елизаветы и плотно прикрыв за собой дверь. — У него сейчас функционируют четыре точки, производящие

фальшивую водку. Вот адреса, — Андрей протянул листок, исписанный мелким каллиграфическим почерком. — Каждый вечер он объезжает их самолично, так что, думаю, в одном из них мы его и найдем.

— Лопоухий?

— Александр Ворбьев. Как ни странно, человек довольно известный.

— Что странно?

— То, что мы с ним не знакомы. Весьма своеобразный тип. Умудряется работать одновременно на Фогеля и Слона, хотя вражда между ними лютая и далеко не бескровная. И еще кое-какие любопытные слухи ходят об этом Ворбьеве — вроде водит он дружбу также с Вагитом и Эстетом.

— Маловероятно.

— Почему?

— Если человека, умудряющегося быть и при Фогеле, и при Слоне, представить живым еще можно, то тот, который попытается одновременно состоять при Вагите и Эстете — покойник.

— Возможно, ты и права. Впрочем, слухи довольно смутные… — согласился Андрей. — Ты довольна?

— Любишь, чтобы по шерстке гладили! — сказала Елизавета. — Ладно уж, похвалю — умница! Ну что, умница, поехали Фогеля искать?

Она взяла со стола связку ключей от машины и кинула через стол.

Андрей на лету поймал ключи на шумном металлическом брелоке, которым служил настоящий свисток английского полицейского, привезенный Елизаветой из Лондона, поднес его к губам, собираясь свистнуть. Но, заметив протестующий жест шефини, кокетливо хихикнул и вышел.

Прежде чем последовать за ним, Елизавета подошла к сейфу, достала небольшой револьвер и положила его в дамскую сумочку, вместе с помадой и пудреницей.

* * *

Слон не придумывал проблем там, где их нет. А если они появлялись, устранял быстро и решительно.

Был он человеком старой формации — из тех, кто вскормлен и вспоен зоной, у кого тюремная романтика вызывает ностальгию, правда, без малейшего желания снова возвращаться за колючую проволоку. В поступках своих Слон руководствовался обычно настроениями и эмоциями, не задумываясь над тем, что из этого выйдет завтра, главное — хочется сегодня. И братву подбирал себе под стать, «пацанов правильных по жизни», больше всего на свете ценивших бандитскую вольницу.

Любой бизнес Слон считал работой, а любую работу — подлянкой, поэтому никаких товариществ с ограниченной или какой-либо другой ответственностью не организовывал, занимаясь рэкетом, примитивным, как на заре кооперативного движения, — угрожая пытками и смертью скорой и лютой. По отдельному тарифу брал за «крышу». Но настоящий авторитет Слон заработал вышибанием долгов, в чем считался непревзойденным спецом.

Один из источников дохода его банде обеспечивала группа ловкачей, выпускавших фальшивую водку. Когда Слон обложил их данью, те даже не рыпнулись, понимая, что платить все равно придется — этим ли, другим ли… Так какая разница? Город потреблял столько водки, что внакладе не оставался никто — ни коммерсанты, ни Слон с братвой.

Шалые деньги спускались на красивую жизнь, баб, кабаки и круизы на теплоходах, которые стали одним из пунктиков Слона.

Другим была любовь к дорогим иномаркам, он менял их по нескольку раз в год. Дольше остальных задержался разве что джип с фарами на крыше.

К слову, в свое время эта любовь Слона к крутым машинам чуть было не подвела его, когда шел передел города между группировками и на горизонте возник Эстет. Слон нового авторитета не признал, только посмеялся: «Какой он, на фиг, крутой, на «Волжанке»-то!» — и послал подальше. Эстет чуть было не оставил от братвы Слона мокрое место, налетев на загородную турбазу, где слоновские «отрывались» после трудов неправедных.

Слон попытался нанести ответный удар, но, почувствовав неравные силы, запросил мира.

Эстет обещал не трогать блатарей.

И хотя ему удалось сохранить банду, Слон запомнил накрепко: он сам по себе лишь до тех пор, пока позволяет Эстет. Сила вызывала уважение — ни злости, ни желания оспорить лидерство в городе у него не возникало. Может, лишь иногда брала оторопь — как же вдруг так получилось, что человек, не нюхавший зоны, сумел не только стать вровень с ворами в законе, но подняться над ними, подмять, заставить даже имя свое произносить с придыханием, вздрагивая при одном лишь намеке на возможное недовольство хозяина города.

Хозяином города был Эстет.

Трудно сказать, гнев или радость преобладали в душе Слона, когда кавалькада машин с его братвой двинулась за город, в местечко Иг-рень, где Фогель развернул один из подпольных водочных цехов. Слон узнал адреса всех его точек, но застать Фогеля надеялся именно в игренском цеху.

Гнев, конечно, был. Как же ему не быть, если Фогель, козел поганый, залез в чужой огород. Но и радость была — поймался гад, на горячем поймался! Предвкушая удовольствие, с которым наконец раздавит этого гладенького коротышку с холеной лоснящейся физиономией, Слон вальяжно развалился на удобном сиденье джипа рядом со старым надежным другом, Гладиком, проверенным в делах и на зоне, и на воле.

Слон всегда ненавидел Фогеля, как и тот ненавидел его. Неприязнь эта не имела никакого отношения к делам, которыми оба ворочали. Все было проще и одновременно сложнее — эти двое, бывший торгработник и бывший зек, хотя и принадлежали к одному, криминальному, миру, были разными людьми с различной шкалой жизненных установок и ценностей.

Где-то в глубине души у Фогеля всегда таилась опаска — рано или поздно проведает уголовник о его подпольных водочных цехах и заявится для расправы. Эх, вовремя бы ему прислушаться к собственным предчувствиям, свернуться, затаиться, переждать, пока не отправится Слон на белом теплоходе в очередной круиз по теплым морям.

Не прислушался…

В старом игренском доме шла обычная работа. Распространяя вокруг тяжелый дух, булькал в чане смрадный водочный суррогат, два бомжа закатывали разлитую по бутылкам водку, еще один — наклеивал этикетки.

Маясь от безделья, развалясь на деревянных нарах, покуривал охранник Сеня. Услышав шум машин и скрип тормозов за окном, он приподнялся на локте, прислушался, удивляясь: с чего это Фогель вернулся, уехал-то с полчаса назад, не больше. Но даже дым не успел выдохнуть после очередной затяжки, как распахнулась, слетела от сильного удара хилая дверь, и в проеме возник один из амбалов Слона. За ним в комнату, заставленную чанами, ведрами, бутылками, коробками, вошел второй и посторонился, пропуская мощного, с толстоватыми для мужской фигуры ляжками главаря.