Козырная дама
Шрифт:
— В том-то все и дело, что ничего, то есть ноль, — не согласился Эстет. — Праслова нужно пока отодвинуть. Со своей местью Слону он может только напортить. Вадим, бери все в свои руки. Организуй как надо. И погрубее. Оставь на месте зацепочку, которая даст понять людям Слона, что случившееся — дело рук кавказцев. Око за око, так сказать.
— Кавказцев? Зачем? — удивился Баско. — Да и не за что им мстить Слону…
— А на чьей машине погиб их поганый авторитет?
— Авария произошла случайно. И они об этом уже наверняка знают.
— Да, случайно, — согласился Эстет, — но могла быть и подстроена. Могла?
— Вполне! —
— Что же касается отношений между фогелевскими и слоновскими, то их надо разрулить и примирить ребят между собой.
— Нам-то это зачем? — не понял Баско.
— Пригодится… Вот скажи мне, что происходит в стае, оставшейся без вожака?
— Выбирает нового.
— Правильно! Но выбирает не обязательно своего, может допустить и пришлого.
— Боюсь, не помирятся, — с сомнением произнес Стефан. — Праслов настроен решительно. Да и у ребят Слона на фогелевских большой зуб.
— Помирятся! В конце концов, кто им Фогель и Слон? Сватья, братья, отцы родные? Так чего ради голову за них класть? Есть ценности повыше… — отмахнулся Эстет.
И Баско, и Стефану Потоцкому, в отличие от Вадима Селина, разделявшего давние идеи Эстета о сплочении славянских группировок города, на все это было наплевать, дела и так шли хорошо, зачем же связываться с чужаками? Но в спор с Эстетом они не ввязывались, зная его самолюбие и крутой нрав.
Эстет устало закрыл глаза. Усталость была давней, накопившейся годами. Отзывалась она нервозностью, раздражительностью. В глубине души ему было жаль, что Вагит как бы выскользнул из рук, разрушил планы. Пусть бы пока пожил! Война с ним сплотила бы славян, болевших в их городе той же болезнью, что и в других, — нежеланием признавать одного лидера. Отсутствие этого единства не меньше, чем нарушение территориальных договоренностей, дало возможность кавказцам укрепиться, оттяпать самый лакомый кусок — наркотики.
А ведь есть человек, который мог бы сплотить всех, стать во главе…
И этот человек он, Эстет.
Эстет не был связан с криминальным миром пуповиной — не сидел, не короновался, и, хотя смотрящие за городом воры в законе признавали его авторитет, стать единым лидером не позволяли.
Чтобы они признали власть Эстета, нужна была война.
Да, война с кавказцами сплотила бы славян, но теперь все разрушила случайность. Та самая случайность, от которой может погибнуть любое крупное дело, как бы серьезно и предусмотрительно ни были взвешены все обстоятельства, мелочи, детали…
Спустя сутки, поздним вечером, на лестничной площадке четвертого этажа, возвращавшаяся с вечеринки девушка, жившая этажом выше, обнаружила двух мужчин, лежащих в крови. Она и вызвала милицию, предупредившую, чтобы она ничего не трогала. Предупреждение, впрочем, было излишним. Девушка побоялась даже рассмотреть убитых, видела лишь неестественные мертвые позы и расплывшуюся по затоптанному кафельному полу лужу крови.
Когда прибыла милиция, выяснилось, что обе жертвы были убиты одинаковым способом — им перерезали горло. Обнаружилось и орудие преступления. Это был небольшой, но острый кинжал с выгравированным на рукояти растительным орнаментом, напоминавшим арабскую вязь. Он валялся неподалеку от трупа крупного, с полноватыми ляжками мужчины, в котором был опознан живший в этом же доме Николай Витохин. Вторым убитым был Валерий Гладков.
Да,
Третья крупнейшая преступная группировка осталась без вожака.
* * *
Кроме большой банды «ассенизаторов», в течение трех лет терроризировавшей город, за последнее время прокуратурой было раскрыто еще несколько преступных бригад, занимавшихся квартирами. Как и «ассенизаторы», это были самостоятельные группировки. Они не поддерживали между собой связи, действовали в разных районах города, подчинялись разным главарям, имели каждая свой почерк преступлений, свои методы захвата квартир. Если и было у них что-то общее, так это то, что почти все безжалостно убивали несговорчивых «клиентов».
Было и еще одно бревно на дороге, как говаривал Казанцев, о которое споткнулись следователи прокуратуры, — в то время как одни квартирные банды мирно сосуществовали и действовали каждая на своей территории, другие, пытающиеся специализироваться на том же, конкурентами уничтожались.
Почти все квартирные банды так или иначе прошли через руки Казанцева и его группы, поэтому вряд ли был в городе еще кто-то, осведомленный об этом виде преступлений более полно, чем они. Группа работала неплохо, дела уходили в суд, виновные были осуждены и отбывали наказание. Но на их месте появлялись новые преступники, вместо разгромленных образовывались новые банды, порождая в прокуратуре новые следственные дела. Раскрывались и они, так что видимых причин для недовольства собой ни у Казанцева, ни у его помощников не было.
Но что-то волновало его подозрительный ум, что-то не нравилось, был какой-то вопрос, на который Казанцев никак не мог получить ответа.
И только последнее дело следственной группы — дело «ассенизаторов» — подтолкнуло его к предположению, которое настырным буравчиком вонзилось в мозг, — квартирные банды, действующие в городе, не самостоятельны, это некий единый конгломерат, управляемый одним сильным, изобретательным умом.
И на этот раз Казанцев не отмахнулся от своего подозрения, как не отмахивался от любого другого, каким бы нелепым оно ни казалось. Догадками и предположениями он поделился с ближайшими помощниками — Костей Зубахиным и Олегом Антиповым. Вместе и стали разрабатывать эту жилу, устанавливая связи, собирая свидетелей, разыскивая доказательства, проверяя любую зацепку, любой намек, любую смутную догадку.
Прокурор Петр Фоминых поначалу об этом расследовании, о напряженной работе группы, ведущейся параллельно с текущими делами, знал немного. Но не потому, что Казанцев не доверял ему, напротив, он считал прокурора не только толковым юристом, но и человеком порядочным и неподкупным. Дело было в другом. Не хотелось Казанцеву раньше времени рассказывать о непроверенных фактах, подозрениях, версиях, прежде нужно было собрать доказательства.
Фоминых тоже ни о чем не расспрашивал, ожидая, что однажды утром — а он любил приходить на службу за час-полтора до начала рабочего дня — в кабинет заглянет Казанцев, спросит: «Можно?» — а получив разрешение, зайдет, сядет напротив и скажет: «Кажется, мне есть что рассказать тебе, Петр».