Краем глаза
Шрифт:
От двери он повернулся к раковине, трясущейся рукой доставая из кармана пластиковый пузырек с таблетками. Приказал себе сохранять спокойствие. Медленные, глубокие вдохи. Что сделано, то сделано. Живи в будущем. Действуй, а не реагируй. Концентрируйся. Ищи светлую сторону.
Пока он не принимал ни противорвотных, ни антигистаминных препаратов, потому что намеревался проглотить таблетки перед самым действом, чтобы обеспечить их максимальный эффект. Сначала следовало проводить Целестину от галереи до дома и убедиться, что Бартоломью именно там, а не в каком-то другом месте.
Руки так тряслись,
В конце концов крышку он отвернул. И сумел вытряхнуть на ладонь левой руки одну синюю и одну желтую капсулы, не рассыпав остальные по полу.
Его охота близилась к концу, Бартоломью, единственный нужный ему Бартоломью, находился буквально на расстоянии вытянутой руки. И Недди Гнатик едва все не испортил. Неудивительно, что Младшего охватила ярость.
Он завернул крышку, убрал пузырек в карман, пнул мертвеца, пнул еще раз, плюнул на него.
Медленные, глубокие вдохи. Предельная концентрация.
Может, светлая сторона заключалась в том, что музыкант не надул в штаны и не обделался перед тем, как отойти в мир иной. Иногда жертва удушения теряла контроль над функциями организма. Он читал об этом в каком-то романе, полученном через клуб «Книга месяца». Не у Юдоры Уэлти. Скорее у Нормана Мейлера. Конечно, в туалете пахло не так приятно, как в цветочном магазине, но пока и не воняло.
Если это и была светлая сторона, то особой пользы для себя Младший в ней не находил, поскольку для него ничего не менялось: он по-прежнему пребывал в туалете в компании трупа, вечно, питаясь сандвичами из бумажных полотенец и водой из-под крана, оставаться тут он не мог, не мог и бросить тело, потому что полиция появилась бы в галерее до завершения вернисажа, до того, как у него появился бы шанс проводить Целестину, домой.
Тут же в голову пришла еще одна невеселая мысль: молодой сотрудник галереи вспомнит, что Младший спрашивал его о Недди, а потом проследовал за ним к мужскому туалету. Он составит словесный портрет и, будучи знатоком искусства, тем более реалистичного искусства, сможет очень точно описать Младшего, без кубистских изысков Пикассо и импрессионистского тумана. Так что портрет этот, полный точных деталей, по приближенности к реальности соперничающий с картинами Нормана Рокуэлла, не сулил Младшему ничего хорошего.
Отыскивая светлую сторону, Младший чуть не нарвался на темную.
Когда вдруг грозно колыхнулся желудок и зачесалась голова, его охватила паника. Он понял, что ему не уйти от острого нервного эмезиза и зуда всего тела, причем обе беды свалятся на него одновременно. Сунул капсулы в рот, но слюны не хватило, чтобы проглотить их. Пришлось включать воду, наполнять сложенные лодочкой ладони, пить, обливая пиджак и свитер.
Глянув в зеркало над раковиной, Младший увидел не уверенного в себе, полностью реализовавшего заложенные в него способности человека, каким стремился стать, а бледного, с округлившимися глазами маленького мальчика, прячущегося от нанюхавшейся кокаина, накачавшейся амфетамином матери, встреча с которой сулила ему только побои. Такое случалось не раз, прежде чем ее отправили в клинику
Он чуть не заплакал. Как же несправедливо обошлась с ним судьба! Ведь он преодолел столько преград, выдержал столько испытаний. Нашел в стоге сена иголку-Бартоломью, пережил дикий зуд, жуткие приступы рвоты и поноса, потерял палец, потерял любимую жену, брел по холодному и враждебному миру без подруги сердца, его унижали геи, мучили мстительные призраки, его лишили возможности успокоить душу и сердце с помощью медитации, то по одной, то по другой причине перед ним маячила перспектива тюрьмы, он не мог снять распирающее его внутреннее напряжение ни вышиванием, ни сексом.
Младшему чего-то не хватало в жизни, какого-то элемента, без которого он не мог стать гармоничной личностью, чего-то большего, чем подруга сердца, большего, чем знание немецкого или французского языков или карате. Насколько Младший себя помнил, он искал эту загадочную субстанцию, этот таинственный объект, это что-то, но проблема заключалась в том, что он не знал, чего ищет, а потому очень часто, когда он что-то да находил, выяснялось, что нашел он другое, ненужное, вот он и начинал тревожиться, а вдруг он уже нашел то, что искал, но потом выбросил за ненадобностью, не отдавая себе отчета в том, что вот оно, это желанное, то самое, что он разыскивал с детства.
Зедд одобрял жалость к себе, но только в тех случаях, когда человек умел использовать ее, чтобы разжечь злость, потому что злость так же, как ярость, Зедд полагал положительной реакцией, при условии, что она должным образом направлялась. Злость могла подтолкнуть на свершения, иным путем недостижимые, даже если речь шла о подогреваемой яростью решительности доказать мерзавцам, высмеивающим тебя, что они не правы, и утереть им нос собственным успехом. Злость и ярость двигали всеми великими политическими лидерами: Гитлером, Сталиным, Мао. Их имена на веки вечные остались в истории человечества, хотя в молодости им досаждала жалость к себе.
Глядя в зеркало, которому следовало, словно от пара, затуманиться от исторгаемой Каином Младшим жалости к себе, последний искал злость и, конечно же, ее нашел. Черную и горькую злость, смертоносную, как яд гремучей змеи. И практически безо всякого труда сердце его перегнало эту злость в чистейшую ярость.
Вырванный из пучины отчаяния закипевшим в нем гневом, Младший отвернулся от зеркала вновь в поисках светлой стороны. И она открылась ему в виде окна.
Глава 67
Когда Вульфстэны и их гость уселись за столик у окна, белый туман толстым одеялом укутал черные воды бухты и двинулся на улицы города.
Для официанта Нолли — как обычно, был Нолли — Кэтлин — миссис Вульфстэн, Том Ванадий — сэр, причем в слове этом слышалась не только вежливость. Официант впервые видел Тома, но его неординарное лицо требовало особого отношения. А кроме того, в его манере поведения, в идущих от него флюидах присутствовало что-то необъяснимое, вызывающее уважение и даже доверие.