Краем глаза
Шрифт:
— Миры, — вставил Джейкоб, — в которых бензовоз не останавливался на железнодорожных путях в Бейкерсфилде в шестидесятом году. Поэтому в него не врезался поезд и семнадцать человек не погибли в огне.
Слова Джейкоба поставили Тома в тупик. Получалось, что Джейкоб знал кого-то из погибших… но ни тон, ни выражение лица Джейкоба не указывали на то, что мир без катастрофы в Бейкерсфилде представлялся ему более приятным, чем тот, в котором они жили. Поэтому комментарий Джейкоба Том оставил без внимания.
— И миры такие же, как наш, только там мои родители никогда не встретились,
К этому времени все уже хорошо знали Целестину, так что последний пример Тома вызвал добродушный смех.
— Даже в бесконечном числе миров, — запротестовал Уолли, — нет ни одного, в котором я был бы так глуп.
— А теперь я хочу добавить и человеческий фактор. Когда для каждого из нас наступает момент принятия важного решения, которое может повлиять как на его собственную судьбу, так и на судьбы других, если решение принимается не самое мудрое, в это я твердо верю, создается новый мир. Когда я принимаю аморальное или глупое решение, создается еще один мир, в котором я принимаю правильное решение, и в этом мире я на какое-то время получаю искупление грехов, получаю возможность стать лучшим Томом Ванадием, чем в тех мирах, где я делаю ошибочный выбор. Существует множество миров с несовершенными Томами Ванадиями… но где-то я прямым путем иду к благодати.
— Всякая жизнь похожа на дуб, который растет у нас во дворе, только намного больше, — подал голос Барти Лампион. — Вначале один ствол, а потом ветви, миллионы ветвей, и каждая ветвь — та же жизнь, идущая в новом направлении.
В изумлении, Том наклонился вперед, всмотрелся в слепого мальчика. По телефону Целестина упомянула лишь о том, что Барти — вундеркинд, но лишь этим Том не мог объяснить столь удачного сравнения многообразия миров с дубом.
— И, возможно, — задумчиво добавила Агнес, — когда твоя жизнь заканчивается во всех ветвях, о тебе судят по форме и красоте этого дерева.
— Слишком частые неправильные решения приводят к появлению множества ветвей, — внесла свою лепту Грейс Уайт, — кривых, скрученных, уродливых.
— А слишком мало ветвей, — не удержалась и Мария, — указывает на то, что человек делал минимум моральных ошибок, но при этом отказывался идти на разумный риск и не смог полностью воспользоваться даром жизни.
— Ой! — воскликнул Эдом, за что его вознаградили любящими улыбками Мария, Агнес и Барти.
Том не понял ни подтекста восклицания Эдома, ни улыбок, которые оно вызвало, но, с другой стороны, на него произвела впечатление легкость, с какой эти люди восприняли сказанное им. По всему выходило, что в принципе он не сообщил им ничего нового, разве лишь некоторые несущественные подробности.
— Том, — обратилась к нему Агнес, — несколько минут назад Целестина упомянула о вашей… «необычности». В чем она заключается?
— С самого детства я знал, что мир — бесконечно более сложная реальность, чем та, которая воспринимается
— Вы чувствуете, как все устроено, — закончил за него Барти.
Том посмотрел на Целестину:
— Вундеркинд, да? Она улыбнулась:
— Похоже, нас ждет еще один знаменательный день.
— Да, Барти, — подтвердил Том. — Я чувствую глубину жизни, ее многослойность. Иногда меня это… пугает. Но по большей части вдохновляет. Я не вижу других миров, не могу перемещаться между ними. Но этот четвертак доказывает, что миры эти — не плод моего воображения, — он достал монетку из кармана пиджака, зажал ее между ногтем большого и указательным пальцем, где ее видели все, кроме Барти. — Ангел?
Девочка оторвалась от книжки-раскраски.
— Ты любишь сыр?
— Рыба полезна для мозга, но сыр вкуснее.
— Ты когда-нибудь ела швейцарский сыр?
— «Велвита» — самый лучший.
— Что тебе прежде всего приходит в голову, когда ты думаешь о швейцарском сыре?
— Часы-кукушка.
— Что еще?
— Наручные часы.
— Что еще?
— «Велвита».
— Барти, помоги мне.
— Дырки, — ответил Барти.
— Да, дырки, — согласилась Ангел.
— Забудьте сейчас о дереве Барти и представьте себе все эти миры в виде сложенных ломтиков швейцарского сыра. Через некоторые дырки вы можете видеть только следующий ломтик. Через другие — два, три, четыре ломтика, пока не упретесь в стенку очередного. Между мирами тоже есть дырки, но они постоянно перемещаются, изменяются по форме, находятся в непрерывном движении. Я их не вижу, но каким-то шестым чувством могу находить. Смотрите внимательно.
На этот раз он бросил монету не вверх, а в направлении Агнес.
И над серединой стола, прямо под люстрой, блестящий четвертак сверкнул в последний раз и вылетел из этого мира в другой.
Кто-то ахнул, кто-то вскрикнул. Ангел засмеялась и захлопала в ладошки. Том, надо признать, ожидал более бурной реакции.
— Обычно я стараюсь отвлечь внимание людей, размахиваю руками, сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы зрители не поняли, что их никто не обманывает и они видят именно то, что и происходит на самом деле. Они думают, что исчезновение монеты — ловкий фокус.
Все взирали на него, словно ожидая продолжения, чего-то более оригинального, с таким видом, будто для них его умение закинуть монету в другую реальность — обычная развлекалочка, из тех, что они каждую неделю или две видят в «Шоу Эда Салливана», между акробатами и жонглером, который одновременно вращает десять тарелок на десяти шестах.
— Н-да, — покачал головой Том, — люди, которые думают, что это фокус, реагируют более бурно, чем вы, а вы знаете, что четвертак действительно отправился в другой мир.