Краем глаза
Шрифт:
В благотворительных поездках с Агнес она открывала для себя все новые и новые темы, которые потом отражала на холсте, с радостью ощущая, как ее полотна наполняются жизнью. «Перекладывая содержимое своих карманов в карманы других, — как-то сказала Агнес, — утром ты становишься богаче в сравнении с предыдущим вечером».
Едва Целестина и Грейс уложили последний пирог в «Субарбан», к ним подошли Агнес и Пол. Их универсал возглавлял караван.
— Отправляемся? — спросила Агнес.
Пол заглянул в «Субарбан», поскольку возложил на себя обязанности руководителя каравана. Он хотел убедиться, что все загружено и уложено так, чтобы не соскользнуть и не помяться в дороге.
— Упаковано плотно. Похоже, полный порядок, — объявил он, закрывая заднюю дверцу.
Из стоявшего посередине микроавтобуса «Фольксваген» вышла Мария.
— Если мы потеряемся, плана сегодняшнего маршрута у меня нет.
Руководитель каравана Пол Дамаск тут же протянул ей листок.
— Где Уолли? — спросила Мария.
В тот самый момент Уолли выбежал из дома с тяжелым медицинским саквояжем: страждущие получали не только пироги, но и квалифицированную медицинскую помощь.
— Погода оказалась лучше, чем я ожидал, вот я и вернулся в дом, чтобы переодеться.
Даже в прохладный день мужчинам приходилось попотеть, потому что они не только разносили ящики и коробки, но и выполняли домашние работы, непосильные старикам и больным.
— Тогда в путь, — распорядился Пол и направился к универсалу, на котором ехал вместе с Агнес.
— Во вторник вечером он опять ходил с ней в кино, — сказала Целестина, вместе с Уолли и Грейс усевшись в «Субарбан».
— Кто, Пол? — спросил Уолли.
— Кто же еще? Я думаю, в воздухе запахло любовью. Он так на нее смотрит, что может упасть без чувств, если она ему подмигнет.
— Не сплетничай, — с заднего сиденья осекла дочь Грейс.
— Ты начала первой, — ответила Целестина. — Кто сказал нам, что они сидели на качелях, держась за руки?
— Я не сплетничала, — возразила Грейс. — Я только сказала, что Пол починил и повесил качели.
— Уж не ты ли рассказала нам о том, как ходила с ней в магазин и Агнес купила Полу спортивную рубашку, решив, что она будет ему к лицу?
— Я рассказала об этом только потому, — ответила Грейс, — что рубашка действительно была очень красивая, и я подумала, что ты могла бы купить такую же Уолли.
— Уолли, я вся в тревоге. Я ужасно боюсь. Моя мама сможет купить билет первого класса в ад, если не прекратит увиливать от прямых ответов.
— Я уверена, что через три месяца он сделает ей предложение.
Широко улыбаясь, Целестина повернулась к матери, находившейся на заднем сиденье:
— Через месяц.
— Будь он и Агнес твоего возраста, я бы с тобой согласилась. Но она старше на десять лет, а он — на двадцать, а прежние поколения не такие сумасшедшие, как нынешнее.
— Выходят замуж за белых и все такое, — подколол тещу Уолли.
— Именно так, — ответила Грейс.
— Пять недель максимум, — Целестина сделала поправку на поколение.
— Десять недель, — уточнила ее мать.
— А если я выиграю? — полюбопытствовала Целестина.
— Тогда я месяц буду выполнять твою долю домашней работы. А вот если мой прогноз окажется более точным, ты месяц будешь мыть противни, миски, миксеры и все прочее, чем я пользуюсь, когда пеку пироги.
— Заметано.
Пол, сидевший за рулем универсала, высунул руку из окна и махнул платком.
— Вот уж не знал, что баптисты заключают пари, — улыбнулся Уолли, включив первую передачу.
— Это не пари, — возразила Грейс.
— Если не пари, то что? — удивился Уолли.
— Взаимные обязательства дочери и матери.
— Да, — согласилась Целестина. — Взаимные обязательства. Универсал Агнес тронулся с места, за ним последовал
«Фольксваген», замкнул колонну Уолли.
— Покатились фургончики, — прокомментировал он происходящее.
В утро, когда все случилось, Барти завтракал в кухне Лампионов с Ангел, дядей Джейкобом и двумя безмозглыми подругами Ангел.
Джейкоб испек кукурузный хлеб, приготовил омлет с сыром и петрушкой и поджарил картофель.
За круглым столом могли сесть шестеро, но им требовалось только три стула, потому что безмозглым подругам, то есть куклам, стулья не требовались.
За завтраком Джейкоб читал новую книгу о прорывах дамб. Разговаривал он больше сам с собой, чем с Барти и Ангел. Читая текст или глядя на картинки, то и дело комментировал. «О, боже», — нейтрально. «Какой ужас!» — с грустью. «Преступление так плохо строить, просто преступление», — негодующе. Иногда только цокал языком, вздыхал или стонал.
Слепота несла в себе очень мало плюсов, но Барти находил, что один из них — возможность не видеть книги дядьев и их архивы. В прошлом ему тоже никогда не хотелось смотреть на мертвецов, сгоревших при пожарах театров или плывущих по затопленным улицам, но, случалось, он заглядывал в эти книги. Агнес, если б узнала, конечно же, пристыдила бы его. Но его влекла тайна смерти, и иной раз детективная история с добрым отцом Брауном не могла утолить его любопытства. Потом он всегда сожалел о том, что смотрел на эти фотоснимки или читал мрачные отчеты о катастрофах, но теперь слепота поставила на этом крест.
Когда, кроме дядя Джейкоба, с ним завтракала и Ангел, у него появлялся собеседник, пусть она предпочитала говорить с ним не напрямую, а через кукол. Вероятно, куклы сидели на столе, подпертые мисками. Первую, мисс Пикси Ли, отличал высокий, писклявый голос. Вторая, мисс Велвита Чиз, говорила, по разумению трехлетней девочки, хрипловатым голосом много повидавшей женщины, хотя Барти казалось, что голос этот больше присущ плюшевому медвежонку.
— Этим утром вы выглядите очень, очень симпатично, мистер Барти, — пропищала Пикси Ли, иной раз склонная к флирту. — Сегодня вы выглядите совсем как большая кинозвезда.