Крах игрушечной страны
Шрифт:
Четверть двенадцатого. За двадцать пять минут до того, как Баннерманы услышали выстрелы, доносящиеся с яхты Толандов.
— А перед тем, как появился этот человек, вы не видели, чтобы на стоянку въезжала машина?
— Нет, не видел.
— А не слышали, чтобы открылась и закрылась дверь автомобиля?
— Нет, не слышал.
— Вы просто увидели, что этот человек…
— Тень.
— …пешком проходит через автостоянку…
— И идет к яхте. Именно.
— Вы видели, чтобы он поднялся на яхту?
— Нет, не видел. Понимаете, я должен обходить
— А без двадцати двенадцать вас уже не было на стоянке?
— Нет, не было. В это время я находился за главным зданием клуба.
— Вы не слышали выстрелов со стороны причала?
— Не слышал.
— А вы рассказали об этом детективам из прокуратуры?
— Конечно, рассказал.
— А когда это было? Когда они с вами разговаривали?
— На следующий день после убийства. Я-то думал, что навел их на след. Ну, я ведь видел человека, который шел к яхте, понимаете?
— А они так не считали?
— Они сказали, что разберутся.
— И больше с вами никто не разговаривал?
— Нет.
— А вы случайно не запомнили имена этих детективов?
— К сожалению, нет. Но у одного из них на щеке был шрам от удара ножом.
Когда без десяти час я подъехал к дому Лэйни, у нее в студии горел свет. Я позвонил ей из машины по мобильному телефону, и знал, что она будет ждать меня. Потому я удивился, увидев ее в халате и шлепанцах.
Лэйни сказала, что уже собиралась ложиться спать, когда я позвонил, и извинилась за свой затрапезный вид. Мы прошли в дом. Лэйни включила свет в гостиной и предложила мне выпить. Я отказался, тогда она налила себе бокал белого вина. Я сел на диван, обтянутый плотной белой тканью. Лэйни уселась в напротив, в кресло. Когда Лэйни закинула ногу на ногу, из-под халата на мгновение выглянул подол короткой синей ночнушки.
— Лэйни, — начал я, — когда ты уезжала со стоянки в половине одиннадцатого…
— Или около того, — сказала Лэйни.
— Ты видела машину, припаркованную у выезда из клуба — так?
— Так.
— Но ты не увидела никого в самой машине.
— Да, не увидела.
— А ты уверена, что не видела никого, кто ходил бы вокруг стоянки?
— Абсолютно уверена. Ну, разве что людей, выходивших из ресторана.
— А кроме них?
— Никого.
— Никого, кто прятался бы в тени? Какого-нибудь человека, который мог следить за яхтой? Который ждал, пока ты уйдешь?
— Я бы очень хотела ответить утвердительно, но увы.
— Никого, кто выглядел бы как Тень?
— А кто такой Тень?
— Персонаж комиксов. И плохих фильмов.
— Я о нем никогда не слыхала.
— Человека, одетого в черный плащ и черную шляпу с опущенными полями.
— Нет. В черном плаще? Нет. Ничего такого я не видела.
— Лэйни, меджу твоим уходом с яхты и моментом, когда Этта Толанд нашла своего мужа мертвым, остается промежуток в полтора часа. Если мы сможем доказать, что за это время на яхте побывал кто-то еще…
— Я понимаю, как это важно, Мэттью. Но я никого не видела.
Уоррен снова позволил Тутс воспользоваться уборной. Теперь они стояли на палубе. Яхта дрейфовала по легкой зыби. Над морем раскинулась звездная ночь. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ни одного судна. Они долго молчали.
— Мне очень жаль, — сказала Тутс.
Уоррен ничего не ответил.
— Я не знаю, как это получилось, Уорр, правда, не знаю. Я ненавижу себя за то, что снова до этого докатилась.
Уоррен снова промолчал. Он был рад уже тому, что Тутс признала, что снова стала наркоманкой. Но он знал, что это лишь начало, и что впереди еще много трудностей. Тогда, в Сент-Луисе, Уоррен видел слишком много людей, проигравших это сражение. Это называется рецидив. Он происходит снова, снова и снова. Сперва всем кажется, что избавится от этой привычки очень просто, ведь продавцы наркотиков клянутся, что кокаин не вырабатывает зависимости. Слушай, парень, это же не героин, не морфий, не какой-нибудь барбитурат вроде секонала или туинала, не транквилизатор вроде валиума или ксанакса, это даже не "миллер лайт".
От такой фигни наркоманом не становятся.
Правда.
Кокаин не вырабатывает физической зависимости.
А вот когда торговцы клянутся, что эта фигня ничем тебе не повредит, что бояться нечего, что бросить можно в любой момент, как только захочешь, и совершенно безболезненно, безо всякой ломки — вот тут они безбожно врут. Хотя нет, в этом тоже есть часть правды. Когда вы завязываете с кокаином — точнее, пытаетесь завязать, — вы не испытываете никаких физических симптомов, сопровождающих отказ от опиатов, транквилизаторов или даже алкоголя. Вас не трясет, не бросает в пот, не тошнит, у вас не дрожат мышцы…
— Знаешь… — начал было Уоррен, потом осекся и покачал головой.
— Что? — спросила Тутс.
Вокруг царили темнота и безмолвие.
— Да нет, чепуха.
— Ну скажи.
— Знаешь, откуда пошло выражение "отпинаться от привычки"?
— Не знаю. А откуда?
— Когда кто-нибудь пытается отказаться от опиатов, он лежит весь в поту, и у него непроизвольно дергаются ноги, словно он пытается кого-то пнуть. Потому и "отпинаться".
— Я этого не знала.
— Угу, — буркнул Уоррен, и их снова обволокла ночная тишина.
Когда вы завязываете — пытаетесь завязать, — с кокаином, у вас не дрожат мышцы. У вас даже не появляется "гусиная кожа", как у ощипанной индюшки — отсюда, кстати, происходит выражение "холодная индюшка". Так называют ломку. До чего же странный и богатый словарный запас у этого преддверия ада. Интересно, а происхождение этого выражения ей известно?
Но Уоррен не стал спрашивать.
Вся штука в том, что человек, продающий яд в флаконе, забывает упомянуть, что кокаин вырабатывает физиологическую и психологическую зависимость. Для многих это слишком расплывчатые понятия. Да и вообще, чего об этом думать, когда мы предлагаем тебе порошок, который поможет тебе почувствовать себя богом.