Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне
Шрифт:
Кризис снабжения фронта конским составом, наряду с сокращением усилий по поставке в войска фуража, начался с осени 1916 года. В это время Северный и Западный фронты застыли в позиционной борьбе. Юго-Западный фронт постепенно останавливался в своих наступательных потугах, продолжая последние удары по Ковельскому укрепленному району. В то же время разворачивались боевые действия в Румынии, и постепенно на помощь неудачливому союзнику русские перебросили более четверти всех своих сил. В том числе и лошадей в составе кавалерийских дивизий, артиллерийских частей и разнообразных обозов.
Бой и желудок всегда взаимосвязаны. Положение являлось еще более тяжелым, так как снабжение армий Румынского фронта только по одному объективному состоянию инфраструктуры, по своему объему, отставало от снабжения любого другого русского фронта. А
Тем не менее именно этот период сравнительного успокоения на всех фронтах, кроме Румынского фронта, был признан подходящим для проведения ряда реорганизационных мер по насыщению войск техническими средствами ведения боя. В сентябре 1916 года было решено сформировать шестьсот пять 8-пулеметных команд Кольта в связи с резким переломом в пополнении Действующей армии техникой. Увеличение собственного производства тяжелых станковых пулеметов системы Максима на Тульском оружейном заводе позволило отправлять в войска все то оружие, что поставлялось союзниками, в том числе и пулеметы.
В свою очередь, это мероприятие требовало по штату 34 485 лошадей, по пятьдесят семь голов на каждое подразделение — или примерно по семь лошадей на каждый пулемет. Пополнения требовались и в новообразуемые саперные и тыловые части. Согласно расчетам Генерального штаба, только на первое полугодие 1917 года Северному фронту было необходимо семьдесят семь тысяч лошадей, а Западному и Юго-Западному — по семьдесят восемь тысяч голов. Мобилизационный отдел Генерального штаба сначала предполагал не проводить новых реквизиций, а наладить поставку за счет сокращения в запасных учреждениях и частях.
Однако военачальники, как сообщает А.А. Свечин, часто имея от 75 до 100% сверхкомплекта лошадей, показывали некомплект до 50%, а потому Ставке не удалось провести образование новых подразделений посредством использования внутренних ресурсов своих войск. В результате в высших штабах полагали, что необходимой для маневренных действий конской тяги нет, и гнали лошадей на фронт, забирая их из тыла. А на фронтах лошади гибли от бескормицы, как только начинались проблемы с железнодорожным транспортом. Но даже и без транспортных проблем фуражная проблема являлась самой что ни на есть насущной проблемой.
Проведем нехитрый расчет для самого низового уровня. Уже говорилось, что предвоенный штат пехотного полка в лошадях — сто восемьдесят голов. Прибавив стопроцентный сверхкомплект, получаем триста шестьдесят голов. Но фураж идет только для штатного комплекта. Вследствие небрежностей даже пусть и объективного характера (например, то же гниющее без брезента сено) часть фуража портится — допустим, не более двадцати процентов. На выходе расчетов получаем, что фураж поставлен на сто сорок четыре лошади, а налицо их — триста шестьдесят. Вот и дели как хочешь! А если отсутствуют местные средства, то приходится лихорадочно посылать людей в глубокий тыл, пытаясь закупить фураж по повышенным ценам. Между тем в тылу действуют запретительные нормы, введенные Особым Совещанием по продовольствию, и ситуация купли-продажи фуража контролируется уполномоченными министерства земледелия.
Именно здесь и кроется главная причина падежа конского состава Действующей армии. Характерно, что спекуляции с конским составом имели опыт — период русско-японской войны 1904 — 1905 гг. За десять лет до Первой мировой войны командиры различных уровней точно так же махинаторствовали с лошадьми. Только в Маньчжурии это делалось с целью присвоения казенных денежных средств, а в Польше и Галиции — во имя тягловой силы для распухших от невоенных грузов обозов. Так, В.В. Вересаев вспоминал о махинациях начальства одного из пехотных полков: «Из обозных лошадей двадцать две самых лучших мы продали и показали, что пять сбежало, а семнадцать подохло от непривычного корма. Пометили: «Протоколов составлено не было». Подпись командира полка… А сейчас у нас числится на довольствии восемнадцать несуществующих быков» [138] .
138
Вересаев В.В.На Японской войне. Записки// Собр. соч. в 5 т. М., 1961. Т. 3. С. 93.
Зимой 1916/17 года это сказалось особенно ярко: министерство путей сообщения и все вышестоящие штабы забрасывались слезницами о помощи гибнущим лошадям, но никто не посетовал на отвратительную постановку дела учета конского состава в армиях и корпусах. Никто не заметил, что внештатные лошади скрываются командирами полков и дивизий. Например, только в Сибири к марту месяцу в распоряжение Главного управления Генерального штаба было передано около тридцати тысяч лошадей для обозных, пулеметных, артиллерийских частей, которых было невозможно вывезти в европейскую часть России.
А ведь скрыть от людей факт перенасыщения фронта лошадьми было невозможно. Отпускники, в том числе и офицеры, находясь в тылу, открыто свидетельствовали, что «конский состав фронта, и особенно тыловых учреждений, используется далеко не полностью», вследствие чего и образуется сверхкомплект. То есть вместо того, чтобы передать тылу часть лошадей в сельское хозяйство, фронт, напротив, требует еще лошадей, хотя, в принципе, в них не нуждается. Именно это обстоятельство, кстати говоря, явилось главной причиной массового падежа лошадей на фронте начиная с зимы 1917 года, когда железнодорожный транспорт не мог в надлежащей степени справляться со своими обязанностями снабжения фронта. Например, штаб Северного фронта 19 апреля 1917 года сообщал в Главное управление Генерального штаба, что так как нет фуража, то нужно немедленно прекратить подвоз лошадей, а фронт должен изыскать «средства более производительного использования конской тяги имеющимися коневыми средствами армий» [139] .
139
Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 2000, оп. 3, д. 2553, л. 203.
Ставка же вместо борьбы с лживыми сведениями командиров приказывала разъяснять войскам вред разглашения таких сведений в тылу, чтобы не волновать население. То есть рассудили, как всегда в России, — скрыть произвол и некомпетентность власть предержащих, лишь бы сохранить статус-кво и усилить нажим на низы в данном конкретном случае в смысле новых реквизиций. Так, дежурный генерал при Верховном Главнокомандующем ген. П.К. Кондзеровский 30 января 1917 года сообщал главнокомандующему армий Западного фронта ген. А.Е. Эверту: «…многие возвращающиеся из армии офицеры и нижние чины сообщают населению, что конский состав фронта, и особенно тыловых учреждений, используется далеко не полностью, и в различных учреждениях нередко образуется значительный сверхкомплект лошадей. Эти рассказы крайне волнуют население…» Ставка полагала, что необходимо разъяснять офицерскому составу весь вред этих разговоров [140] .
140
РГВИА, ф. 391, оп. 2, д. 72, л. 32 об.
Как известно, император Николай II возлагал свои последние надежды по удержанию страны от революции на весеннюю кампанию 1917 года. Во имя этого делалось все, что возможно: это сражение было нужно выиграть во что бы то ни стало и закончить наконец-то затянувшуюся войну. В связи с предстоящими операциями в начале 1917 года было предположено провести новые реквизиции конского поголовья внутри империи. Так, Ставка Верховного Главнокомандования в предписании главному полевому интенданту от 2 декабря 1916 года указывала, что к лету 1917 года в войсках должно быть около двух миллионов лошадей. В то же время сетования на исчерпание конского ресурса страны, без изменения существующего законодательства, не принимались во внимание. Действительно, положения дел в деревне не смогла выправить и практика уступки бракованных лошадей из отделений конского запаса и войсковых частей по особой оценке специальных комиссий на основании приказа № 343 по военному ведомству за 1916 год [141] .
141
Там же, ф. 2003, оп. 2, д. 277, л. 10; ф. 2000, оп. 3, д. 255, л. 47об.