Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)
Шрифт:
От Цильды Пересвет узнал, что священный обряд будет проведен Пелузе не завтра и не послезавтра, а через несколько дней.
– Это случится не на этом острове, а в урочище Таурогине, где находятся могилы многих прусских вождей и их дружинников, – сказала Цильда. – Пелузе нужно еще встретиться с волховицей Ундой, помощь которой ему наверняка понадобится. А мне надлежит привести в урочище шесть или семь девственниц из ближайших прусских деревень, ибо без них магия обряда не обретет нужную силу.
– А ты-то будешь принимать участие в этом обряде? – спросил Пересвет, заглянув в голубые глаза Цильды.
– Конечно, буду, – без колебаний ответила Цильда, улыбнувшись краем губ. – Я же девственница.
– Как посмотрит на это твой юный жених? – не удержался от этого вопроса Пересвет. – Вряд ли ему понравится то, что его невеста лишится целомудрия во время какого-то старинного полузабытого обряда.
– Мой Станто не посмеет упрекать и тем более стыдить меня за потерю девственности, – с легким отчуждением в голосе проговорила Цильда, не спуская глаз с Пересвета. – Станто знает, что я готова жизнь отдать за избавление Пруссии от немецкого засилья, не говоря уже про свою невинность.
Цильда отошла от Пересвета с горделиво поднятой головой, повязанной красной намиткой. Глядя вслед этой хрупкой стройной девушке с длинными льняными косами, Пересвет невольно подумал, что для таких, как Цильда, рабство есть худшее из зол. И ради избавления родины от рабства Цильда, как и многие ее подруги и сверстники, действительно готова на все.
На какое-то время Цильда исчезла с острова, выполняя поручения Пелузе.
В тот день Пелузе собирался на встречу с волховицей Ундой, когда Пересвет спросил у него, сколько ему было лет, когда вспыхнуло Великое восстание пруссов. Вопрос Пересвета перевел на прусский язык находившийся тут же Ящелт. Пелузе, занятый починкой своих лыковых лаптей, прервал свое занятие и взглянул на русича бледно-голубыми слезящимися от дуновений ветра глазами.
– Когда началось Великое восстание, мне было всего шесть лет, – задумчиво промолвил старец, медленно разминая узловатыми пальцами лыковую веревку. – Я тогда плохо понимал происходящее вокруг. Помню, люди в нашей деревне радовались обретению свободы, проводив на войну с крестоносцами всех мужчин. Село наше стояло на берегу реки Лавы. Рядом тевтонцы выстроили замок, который восставшие пруссы взяли штурмом, перебив весь вражеский гарнизон. Сожгли пруссы и две немецкие деревни, расположенные неподалеку от замка. Моя мать говорила моему старшему брату, мол, сегодня пруссы истребляют немцев, не щадя ни женщин, ни детей, а завтра немцы соберутся с силами и станут вырезать пруссов всех поголовно. – Пелузе печально вздохнул. – Моя мать как в воду глядела. Вскоре крестоносцы стали побеждать пруссов то в одном месте, то в другом. Главные немецкие крепости восставшие пруссы так и не смогли взять, и это решило исход той войны. Разбитые в нескольких битвах пруссы рассеялись по лесам, а немцы принялись разорять прусские деревни и городища, не щадя ни старых ни малых… На реке Лаве не осталось ни одного прусского селения, все было сожжено дотла. Много пруссов было убито, а тех, кто уцелел, тевтонцы загнали в дебри и топи. Тогда-то и возникло городище Арискен на этом острове посреди болота.
– Цильда говорит, что городище Арискен существовало уже во времена Великого восстания, и тогда же оно было разрушено немцами, – заметил Пересвет.
– Цильда ошибается, – возразил Пелузе. – Она повторяет то, что говорят все вокруг. Из нынешних пруссов мало кто знает истинную канву событий Великого восстания. Тем более уже почти позабылись более мелкие мятежи пруссов, случившиеся после Великого восстания, а ведь таких мятежей было несколько. Арискен был сожжен тевтонцами почти пятьдесят лет тому назад, когда восстал со своими родичами прусский князь Голконд. – Пелузе слегка приосанился. – В этом восстании довелось поучаствовать и мне. Славное было время! Тевтонцы долго не могли нас одолеть. Арискен был недосягаем для них из-за окружавших его топей. Лишь в зимнюю пору крестоносцы смогли взять Арискен, когда болота покрылись льдом.
– Что стало с князем Голкондом? – спросил Пересвет, с интересом внимавший старцу, речь которого с прусского на немецкий переводил ему Ящелт.
– Голконд был убит в сражении, пытаясь вырваться из вражеского окружения, – ответил Пелузе. – Те из пруссов, что сумели пробиться в леса, спасли от поругания тело князя. Мертвого Голконда его воины и жена погребли в урочище Таурогине рядом с его предками.
Пересвет поинтересовался, как выжил в той неравной битве сам Пелузе.
– Я был молод и силен, как ты сейчас, – проговорил старец, вновь принимаясь латать свои лапти. – Боли я не чувствовал и страха не знал, рубил тевтонцев топором что было сил, так по трупам врагов и прорвался в лес. Немцы вязли в снегу, а для меня, как для лося, сугробы были не помеха. – Пелузе покачал седыми космами и досадливо проворчал: – Вот, была у меня сила, да вся вышла. Ушли годы, как вешние воды, и вместе с ними и силушка ушла.
Цильда вернулась на остров через три дня, причем не одна, а с двумя своими подругами и своим женихом Станто. Отрок сразу приглянулся Пересвету своей немногословностью, серьезностью и каким-то внутренним достоинством, которое сквозило во взгляде его внимательных серых глаз. В свои четырнадцать лет Станто уже много работал, помогая хромому отцу по хозяйству. Отец поначалу не хотел отпускать Станто в лес, но, узнав, что там затевается священный обряд, в котором будет принимать участие невеста Станто, изменил свое решение. Станто прибыл на остров в теплой одежде и с запасом пищи на несколько дней.
Подруг Цильды звали Велта и Нельда. Обеим было по пятнадцать лет. Они, как и Цильда, проживали в деревне Укмерге. Юные девицы были стройны и белокожи, как русалки, обе были голубоглазы и миловидны, у обеих были длинные волосы, заплетенные в косы. У Велты волосы были светло-русые, а у Нельды белокурые. Вдобавок Нельда выглядела чуть постарше из-за густого солнечного загара, который она приобрела за лето, занимаясь выпасом коров на лугах.
Пересвету пришлось поставить два новых шалаша: один для Цильды и ее жениха, другой для Велты и Нельды.
Каждое утро Цильда и ее подруги разжигали костер и варили на нем кашу в котле для всех обитателей острова. Цильда поведала Пересвету, что еще четыре девушки придут прямо в урочище Таурогине, так как для них это удобнее и ближе.
Во время отсутствия на острове Пелузе, который отправился в гости к волховице Унде, Пересвет случайно узнал, что Ящелт не просто грамотный человек, умеющий читать и писать на латыни, он еще, оказывается, слагает баллады и умеет играть на девятиструнных небольших гуслях. Эти гусли Ящелт однажды вечером достал из своего мешка, чтобы опробовать их звучание. Это заметили Цильда и ее подруги. Девушки тут же обступили Ящелта, прося его спеть какую-нибудь балладу. После недолгих колебаний Ящелт согласился исполнить одну из последних сочиненных им баллад.
Пересвет, сидевший под навесом и точивший кинжал, невольно замер, когда с мелодичным перезвоном заиграли гусли под пальцами Ящелта и над притихшими развалинами прусского городища полилась негромкая протяжно-грустная песнь. Голос у Ящелта был чистый и сильный. Эти необычные звуковые переливы, столь присущие для прусского языка, наполняли балладу неким возвышенным ритмом. Пересвет, не понимая всех слов в песне, все же уяснил, что Ящелт поет о своей многострадальной родине. По тому, какими глазами глядели на певца сидящие у костра Цильда и ее подруги, было ясно, что эта баллада затронула самые сокровенные струны их души.