Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)
Шрифт:
– Здраве будь, князь Димитрий Иванович. Мамайка там пока, за Доном. А брод вот тут и тут есть. Непрядва мелкая, может, ее запрудить успеете?
– Погоди запруживать. Расскажите лучше, что на том берегу?
Мужик согласно кивнул и принялся на песке рисовать что где.
– Тута этот холм… вот тута поле… неширокое, но и немалое… Это Дон, это Непрядва…
Приятель поправлял его, время от времени они даже спорили, но сошлись на одном:
– Кроме как тута вброд Дон не перейти.
Потом переправились на другой берег и долго ездили между Доном, Непрядвой, Нижним Кубяком и Смолкой.
– А что, посреди поля болотце, что ли?
– Ага, – соглашался мужик, – с того и поле Куликовым зовут. Но то болотце неопасно, оно только после сильных дождей вязнет, а так нет. Ныне сухо.
Сопровождавший князей и воеводу писец старательно наносил острием шила очертания речек, холмов, рощи на бересту. Пригодится, чтобы обдумать. А думать приходилось, берега и у Дона, и у Непрядвы крутые, само поле Кубяком и Смолкой зажато, точно поделено на две части…
– Ладно, посмотрели, пора и ехать, – вздохнул Дмитрий. – Что думаешь, Дмитрий Михайлович? – обернулся он к Боброку.
– Есть мысль. Поедем в лагерь, скажу. А переправляться сегодня надо, завтра будет поздно. Ежели Мамай раньше нас сюда попадет, то будет сидеть до подхода Ягайлы и Олега. Вот тогда трудно придется.
– Трудно и так придется. Ты прав, командуй, чтоб мостили переправу, мужики сказывают, здесь и брод неплохой, часть коней так перейдет…
Пока ездили поле смотреть, в стане прибавление: едва вывернув из-под носа у ордынцев, примчались ратники от Тихой Сосны. Пусть их немного, там вообще люда мало, но Дмитрий, увидев таких помощников, едва смог перевести дыхание. Уж кому бояться ордынцев больше, чем им? Олег с какой силищей в стороне стоит, а эти точно зная, что сметут ордынцы все их дома в ответ, все равно пришли встать вместе со всеми за землю Русскую!
– Семьи-то куда подевали?
– В лесу попрятаны, – едва переводя дух от бешеной скачки, отвечал Федор Елецкий, мотая головой и отплевываясь от пыли.
– Как же вам-то уйти удалось?
– Только-только проскочили. Ох и силищу он ведет, Дмитрий Иванович, – Федор перешел едва не на шепот.
– Да и нас немало, – обвел рукой стан великий князь.
– И то я смотрю! Всю Русь собрал?
– Не всю, но многую.
В лагерь снова примчался Семен Мелик со своими. Глазами блестят, взъерошенные, точно после хорошей драки:
– С ордынцами столкнулись! У Гусиного брода! Едва смогли уйти. Совсем недалеко они. И языка с собой притащили.
В стороне, так, чтоб слышал только князь, Семен закрутил башкой:
– Ох и тьма тьмущая их, Дмитрий Иванович! Счету нет.
– Ты язык-то придержи.
– Я только тебе, а остальным наказал молчать.
– Молодцы.
Привели и пленного ордынца. Толстомордый, важный, глазом косил презрительно, мол, всем вам не иначе как погибель. Но стоило Боброку с намеком занести над ним кулак, ордынец весь сжался, стал просить, чтоб не били, рассказывать все, что знал. Выходило невесело: Мамай войска привел несметно, идет не торопится, литвинов поджидает и Олега Рязанского. Дмитрий с Владимиром переглянулись со вздохом. Ох, не ошибиться бы в надеждах на Рязанца…
Боброк татарину для порядка все же вдарил, не сильно, но тот отлетел кувырком, а когда приподнялся на колени, то долго что-то бормотал, сплевывая кровь от выбитых зубов. Воевода покосился:
– Чего брешет-то?
– Ругается всяко! – развел руками толмач. – Обещает тебя первым под нож пустить и шкуру снятую на воротах твоего дома повесить…
– Ах ты ж!.. – крепко выругался в свою очередь Боброк. – На мою землю пришел и меня же лаешь?!
Почуяв новую угрозу быть битым, ордынец замотал головой, зачастил:
– Карош урус… карош…
Воевода поморщился:
– Уведи его, Христа ради, убью ведь гаденыша!
Когда пленника увели, князь попытался ободрить окружающих:
– Ну, про несметное число он врет, чтоб нам страшнее стало…
Живо откликнулся Дмитрий Всеволож:
– Не о его бахвальстве речь, княже. Пусть себе мелет, что хочет, мы и без него знаем, что великую силу Мамайка ведет, иначе бы с места не двинулся. Надо думать, что с литовцами делать, коли Ягайло да Олег Рязанский за спиной окажутся да ударят по сговору с Мамайкой, не сдюжим ведь!
– Потому и прошу поспешить, пока не подошел литовец. Надо вынудить Мамайку раньше времени бой принять. Только как?
Боброк покачал своей большой, тяжелой головой:
– На тот берег надо, иначе он сам не перейдет, пока ему подмога не подойдет. Будет стоять и ждать. А нам что тогда делать?
– На том берегу позади нас река будет, отступать некуда…
– Да ведь нам и так отступать некуда! Нам отсюда два пути: либо домой с победой, либо костьми в землю. Не сдюжим, так все головы сложим. А одолеем проклятых, так и Ягайло в спину ударить не сможет, Дон на защиту встанет.
– А ведь воевода прав! Все ли так мыслят?
Остальные князья и воеводы согласно зашумели, мол, не отступать пришли, насмерть биться.
– Тогда переправляемся на другой берег, пока Мамайка не подошел. И все переправы за собой порушим. Сегодня до конца дня перейти надо, чтоб завтра поутру вражину встретить, пока ему подмога откуда не подошла.
– Завтра праздник-то какой! Рождество Богородицы! – вдруг осознал кто-то.
– То и хорошо! Богородица защитница Руси, неужто не поможет детям своим с погаными сладить? Верю, заступится за русских людей, одолеем страшного ворога!
А еще в лагерь вдруг приехали двое иноков из Радонежа. Большущего роста, настоящие богатыри в схиме, с огромными кулачищами, каждый с пуд весом. Сказали, что присланы игуменом Сергием к князю.
Боброк, увидев монахов, чуть всполошился:
– Чего?! С Сергием что?
– Нет, грамоту от него привезли к князю с благословением.
Дмитрий Иванович грамоту принял с радостью, но потом озабоченно поинтересовался у иноков:
– Почему вы-то? Неужто распознал?