Крах тирана
Шрифт:
– Люди, – воззвал Пир-Мухаммад. – То, что привез Шахман, награбил проклятый Надир-шах, и этим он хочет купить нашу покорность.
Вокруг прокатился гневный гул, и товары полетели обратно в корзины.
– Не надо нам шахских милостей! – зашумели горцы.
– Пусть подавится своими богатствами!
Муса-Гаджи, выбравший для своей Фирузы чудесную кашмирскую шаль и уже мечтавший о том, как поедет в Джар свататься, как подарит эту шаль невесте, с трудом заставил себя положить ее обратно.
Дервиш-Али тоже хотел что-нибудь бросить людям Шах-мана, но у него ничего не было, кроме петуха. И тот, будто почувствовав
Сагитав указал на петуха и сказал:
– Кто доверяется сладким посулам, остается потом, как этот ободранный петух.
Люди, кто негодуя, а кто смеясь, расступались перед караваном, который Шахман и его помощники уводили из аула.
– Делай после этого добро людям, – с досадой говорил Шахман. – Они дождутся, пока их аулы превратятся в пепел, а их дочерей станут продавать в Персии на невольничьих рынках. За бесценок!
Провожая взглядом Шах-мана, Пир-Мухаммад чувствовал, что он еще вернется. Аксакалы задумчиво смотрели друг на друга, обеспокоенные речами Шах-мана. А остальные тревожно смотрели на своих старшин.
Тогда вперед вышел Пир-Мухаммад и обратился к народу:
– Аллах дал каждому народу землю и язык. Нам чужой земли не нужно, но и своей мы никому не отдадим. И Персия пусть будет там, где дети говорят по-персидски. Сколько бы стран ни захватил этот самозваный шах, Персия останется Персией, а Дагестан – Дагестаном. А кто пойдет против воли Аллаха – того всевышний сурово покарает.
– Амин, – отозвались люди. – Да будет так!
Когда караван уже покинул аул, Шах-мана догнал Дервиш-Али.
– Эй, Шахман, раз ты друг Надир-шаха, отведи меня к нему.
– К самому шаху? – удивился Шах-ман.
– Помоги, – просил Дервиш-Али. – У меня к нему очень важное дело.
– Какое такое дело, сынок? – придержал коня Шахман.
– Мне его убить надо.
Шахман удивленно уставился на паренька и только теперь вспомнил, что это тот самый несчастный, лишившийся семьи после визита Надира в Кумух.
– В другой раз, – пообещал Шахман и протянул пареньку золотую монету.
Дервиш-Али повертел монету в руках, стараясь прочесть персидскую надпись, и спросил:
– А что на ней написано?
Шахман помедлил и затем сказал:
– «Надир, возвещающий миру свое воцарение».
– Лучше дай мне кинжал, – сказал Дервиш-Али, возвращая Шахману моне т у.
– На этот золотой ты купишь себе какой захочешь.
– За шахские деньги мне в Андалале кинжал не продадут, – сказал Дервиш-Али. – Ничего не продадут, но могут бесплатно побить палками.
– А я теперь ничего не продаю андалалцам, – ответил Шахман и пришпорил коня, догоняя караван, поднимавшийся к Турчидагу. За этим плато располагалось Кази-Кумухское ханство.
В его столице Кумухе всегда были хорошие базары, куда прибывали купцы из дальних земель.
Глава 3
Мухаммад-шах, наследник династии Великих Моголов, готовился совершить самое ужасное из того, что может выпасть на долю правителей. Его астрологи мгновенно лишились бы голов, если бы посмели предсказать ему такое несчастье. Но это случилось.
Владыка
Мухаммад-шах был в белом одеянии, его пояс и оружие были украшены драгоценностями. У него были небольшие усы и едва заметная, коротко подстриженная борода. Небольшой тюрбан Мухаммад-шаха был обернут золотой кисеей, на которой сияли крупные драгоценные камни и джика – особая пряжка, символ верховной власти, с рубином, обрамленным бриллиантами. Кроме того, на нем были длинное ожерелье из больших черных и белых жемчужин, браслеты и кольца. В одной руке у Мухаммад-шаха были четки с бусинками из рубинов, изумрудов и сапфиров, в другой – серебряный мундштук кальяна, который он то и дело подносил ко рту. Весь облик его выдавал человека, ценившего удовольствия и отдававшегося им более, чем делам государства.
И этот блистательный, просвещенный властелин, привыкший к тому, что мир вокруг существует лишь для услаждения его чувств и удовлетворения его изысканных прихотей, отбывал из своего великолепного дворца, чтобы с почестями встретить грубого варвара, разгромившего его доселе победоносную армию и превратившего Мухаммад-ша-ха в своего покорного слугу.
Пропустив поверженного владыку, сводчатые Лахорские ворота величественной Лалкалы – Красного форта – резиденции Мухаммад-шаха так и остались открытыми в ожидании нового повелителя.
Торжественный эскорт шествовал через Дели. Древний город был значительно расширен предком Мухаммад-шаха и назывался теперь его именем – Шах-Джахан-абадом, хотя население по-прежнему звало его Дели – по имени раджи, который его когда-то основал.
По-прежнему царственный даже в своей печали, Мухаммад-шах ехал не в роскошном паланкине на любимом слоне, как обычно, а на коне. Ехал, опустив глаза, перебирая в памяти свои ошибки, дворцовые интриги, соперничество главных вельмож – все, что привело к катастрофе его империю. Теперь он сожалел, что смотрел на это сквозь пальцы, а не последовал примеру славного Шах-Джахана, который ради укрепления своей власти не пожалел даже братьев и племянников. Империя гнила изнутри и распадалась, и уже невозможно было вернуть в повиновение махараджей, отделявшихся со своими княжествами от дряхлеющей империи. Империи, судьба которой теперь и вовсе висела на волоске.
Причин, которые привели к падению великой державы, основанной потомками Тимура, было много, но венцом всех бедствий, обрушившихся на государство Великих Моголов, оказался Надир-шах из племени Афшар.
Мухаммад-шах вспоминал тревожные донесения об успехах Надира, которым не придал должного значения, как не признавал он шахом и самого Надира, похитившего престол у законного наследника. А то роковое письмо Надира с требованием вернуть афганцев, бежавших в Кабул, который принадлежал Моголам? Но как Мухаммад-шах мог вернуть тех, кого тайно поддерживал, когда они взбунтовались против Надира в Кандагаре?