Кракатит
Шрифт:
Прокопу до смерти противно проникать в пахучую полутьму всех этих постельных делишек, но теперь уже поздно останавливаться. Наконец — четыре письма, подписанные инициалами «М»: письма слезливые, лихорадочные, мучительные, дышащие тяжкой, страстной историей какой-то слепой, душной, рабьей любви. Были тут отчаянные мольбы, пресмыкание в прахе, безумные обвинения, ужасающее навязывание и еще более страшное самобичевание; упоминание о детях, о муже, просьба взять у нее еще взаймы, неясные намеки и слишком очевидное унижение женщины, измученной любовью. Так вот она какая, ее сестра! У Прокопа было ощущение, словно он видит насмешливые жестокие губы, колючий
Стало быть, остается только найти Томеша.
XVI
Найти Томеша — о, словно это так просто! Прокоп еще раз произвел генеральный обыск во всей квартире; он перерыл все шкафы и ящики, не обнаружив, кроме старых запыленных счетов, любовных писем, фотографий и прочего холостяцкого хлама, нияего, что могло бы пролить хоть малейший свет на загадку исчезновения Томеша. Впрочем, конечно у кого рыльце в пуху, тот постарается скрыться подальше!
Прокоп еще раз допросил привратницу; узнал, правда, кучу сомнительных историй, но ни одна не наводила на след. Он обратился к домовладельцу с вопросом — откуда именно прислал Томеш те деньги. Пришлось выслушать целую проповедь желчного и довольно неприятного старичишки, страдавшего всеми возможными катарами и сетовавшего на испорченность нынешних молодых людей.
Ценой нечеловеческого терпения Прокоп выудил наконец лишь одно: упомянутые деньги были переведены не самим Томешом, а каким-то банкиром на счет Дрезденского банка "auf Befehl des Herrn Tomes" [1][1 по распоряжению г-на Томеса (нем.).].
Тогда Прокоп помчался к адвокату, который, как было сообщено выше, имел весьма недвусмысленное дело к разыскиваемому. Адвокат без всякой нужды тщательно облекал дело в мантию профессиональной тайны. Но когда Прокоп по глупости выболтал, что должен передать Томешу кое-какие деньги, адвокат оживился и потребовал, чтобы Прокоп вручил эти деньги ему; Прокопу стояло большого труда выпутаться из этой истории. Отсюда он извлек урок: не следует наводить справки о Томеше у людей, состоящих с ним в каких-либо деловых отношениях.
На первом же перекрестке Прокоп остановился: что дальше? Остается один Карсон. Неизвестная величина, которая что-то знает и чего-то хочет. Ладно, пусть будет Карсон. Прокоп нащупал в кармане открытку, которую забыл послать, и бросился к ближайшей почте
Но у почтового ящика рука его опустилась. Карсон, Карсон… Да, но ведь то, чего хочет Карсон, тоже далеко не пустяк. Черт бы его побрал, этот тип разнюхал что-то о кракатите и замыслил-впрочем, бог знает, что он замыслил. Зачем он вообще меня разыскивает? Вероятно, Томешу известно не все; или он не захотел все продать; или ставит бессовестные условия, и Карсон воображает, что я, осел, обойдусь дешевле. Да, видимо, так и есть; но (и тут Прокоп впервые ужаснулся последствий) разве можно вообще открывать тайну кракатита? Тысяча чертей, сначала надо как следует выяснить, каковы его качества и на что он годен, как с ним обращаться и прочее; кракатит, брат, это тебе не нюхательный табак к не детская присыпка. А во-вторых, во-вторых, кажется, это вообще… чересчур сильный табак для нашей планеты. Представьте, каких бед может наделать кракатит… допустим, во время войны. От таких размышлений Прокопу стало даже не по себе. И кой черт припутал сюда еще этого треклятого Карсона? Господи Иисусе, надо во что бы то ни стало помешать…
Прокоп схватился за голову так порывисто, что прохожие оглянулись. Боже мой, ведь там, на холме, в своей лаборатории на Гибшмонке, я оставил в фарфоровой баночке чуть ли не полтораста грамм кракатита! Ровно столько, сколько нужно для того, чтобы поднять на воздух — не знаю, целый округ! В первое мгновение Прокоп оцепенел от ужаса — потом бегом бросился к трамваю: словно эти несколько минут имели еще какое-то значение! Прокоп дрожал от нетерпения, пока трамвай тащился на другой берег Влтавы; выскочил на ходу, с разбегу одолел Коширжскин холм и помчался к своей лачуге. Дверь оказалась запертой, и Прокоп обыскал все карманы в надежде найти хоть какое-нибудь подобие ключа; потом осмотрелся, как вор — уже сгустились сумерки, — разбил стекло, открыл изнутри шпингалеты и влез к себе домой через окно.
Едва он зажег первую спичку, как понял, что ограблен самым методичным образом. Впрочем, постель и прочий хлам остался; зато все пузырьки, колбы и пробирки, мельницы, ступки, мисочки и аппараты, ложки и весы, вся его примитивная химическая кухня, все, в чем содержались вещества, нужные для его опытов, все, на чем мог быть хотя бы тончайший налет или осадок химикалий — все исчезло. Исчезла и фарфоровая баночка с кракатитом. Он рывком выдвинул ящик стола: все его записи и заметки, до последнего исписанного клочка, малейшая память о его двенадцатилетних экспериментах — все пропало. С пола соскребли даже пятна, следы его работ, даже его рабочую блузу — старую, засаленную, заскорузлую от пролитых кислот блузу и ту унесли. К горлу подступил комок слез.
Что же это такое, что они со мной сделали!
До глубокой ночи сидел Прокоп на своей солдатской койке, оцепенело глядя на опустошенную лабораторию. Минутами утешал себя — быть может, вспомнит еще все, что написал за двенадцать лет в своих блокнотах; но, выбрав наугад какой-то эксперимент, попытавшись по памяти мысленно воспроизвести его, понял, что не сдвинется с мертвой точки, несмотря на самые отчаянные усилия; тогда он впился зубами в изуродованные пальцы и застонал…
Проснулся он от звука поворачиваемого ключа.
На дворе — раннее утро, в лабораторию, словно к себе домой, входит незнакомый человек — и прямо к столу. Вот он сидит там, не сняв шляпы, мурлычет что-то и тщательно выскабливает цинковую пластину, покрывающую стол. Прокоп сел на койке, крикнул:
— Эй, что вам тут надо?
Человек обернулся в крайнем изумлении и молча уставился на Прокопа.
— Что вам тут надо? — раздраженно повторил Прокоп.
Человек — ни слова; да еще очки надел, продолжая с глубоким интересом разглядывать Прокопа.
Прокоп скрипнул зубами, в душе его уже закипало грубое ругательство. Но тут человек просиял, вскочил со стула, и вдруг у него стал такой вид, как если бы он радостно завилял хвостом.
— Карсон, — быстро назвал себя незнакомец и заговорил по-немецки. — Боже, как я рад, что вы вернулись! Вы читали мое объявление?
— Читал, — ответил Прокоп на своем жестком, стопудовом немецком языке. — А что вы здесь ищете?
— Вас, — воскликнул гость, до крайности обрадованный. Известно ли вам, что я разыскиваю вас уже полтора месяца? Все газеты, все детективные агентства, ха-ха, сударь! Что скажете! Herr Gott [1][1 Господи (нем.).], как я рад! Ну, как дела? Здоровы?