Шрифт:
Огромный айсберг, выброшенный на мель приливом, прочно стоял на дне. Холодные волны Атлантического океана разбивались о него, как о скалу, взметая в воздух тучи брызг.
Ослепительно белые утесы на фоне иссиня-черной воды: они были повсюду. Я невольно залюбовался. Мне показалось, что в то утро их было гораздо больше, чем обычно. Ледяные глыбы поменьше плавно раскачивались на волнах, ветер и течение медленно относили их к проливу.
— Думаю, — сказал я, — мне стоит написать… отчет.
— Ты хочешь сказать — книгу? — поправила Филлис, не отрывая взгляда от океана.
— Книгу?! Вряд ли
— Книга — всегда книга, даже если никто кроме автора и его жены никогда ее не прочтет.
— И все-таки не исключено, что кто-нибудь когда-нибудь и прочтет. Я чувствую, мне следует взяться за перо, ведь мы с тобой знаем о случившемся больше, чем кто другой. Есть, конечно, специалисты в своей узкой области более компетентные, но в целом общую картину мы можем описать куда лучше.
— Без ссылок на документы?
— Если хоть кто-нибудь прочитает книгу и она его заинтересует, он без труда отыщет необходимую документацию, то есть все, что от нее осталось. Я лишь опишу события, как они представляются мне… нам, — поправился я.
— Если рассматривать что-то одновременно с двух точек зрения, ничего путного не получится, — резонно заметила Филлис и плотнее запахнулась в пальто.
Ее дыхание становилось белым облачком пара на холодном воздухе. Мы любовались айсбергами. Их было не счесть сколько, самые дальние угадывались только по белоснежной пене разбивающихся о них волн.
— Книга поможет нам скоротать зиму, — предположила Филлис, — а потом, когда настанет весна, может быть… С чего ты хочешь начать?
— Не знаю, еще не думал об этом, — признался я.
— Мне кажется, тебе стоит начать с той ночи на борту «Джиневры», когда мы увидели…
— Но, дорогая, — возразил я, — еще никто не доказал, что эти явления взаимосвязаны.
— Если ты собираешься подыскивать всему доказательства, то лучше не берись совсем.
— Я начну с первого погружения.
Филлис покачала головой.
— Если читатель опустит что-либо несущественное — это полбеды. Много хуже, если нечто важное опустишь ты сам.
Я насупился.
— Да, я никогда не был убежден, что те болиды… Но, черт возьми, слово «совпадение» и существует потому, что в самом деле существуют совпадения.
— Вот так и напиши. Только начни с «Джиневры».
— Ладно, — уступил я. — Глава первая — «Любопытный феномен».
— Милый, мы живем не в девятнадцатом веке! Я бы на твоем месте разделила книгу на три Фазы. Фаза первая…
— Дорогая, чья это будет книга?
— Конечно, твоя, милый.
— Значит ли это, что она будет принадлежать мне больше, чем моя жизнь с тех пор, как я встретил тебя?
— Да, милый. Итак, Фаза первая… Ой, посмотри скорей!
Громадная льдина, подточенная водой, откололась от айсберга и, тяжело описав в воздухе дугу, со всего размаху обрушилась в воду, взметнув к небу миллионы сверкающих брызг. Продолжая по инерции вращение, она на какое-то мгновение замерла почти горизонтально и качнулась назад, оставляя за собой искрящийся водяной шлейф. Мы, как зачарованные, смотрели на затухающие колебания этого гигантского маятника, пока льдина не успокоилась, выставив на обозрение миру другую свою грань.
Филлис
— Первая Фаза, — начала она уверенно, но вдруг остановилась. — Нет, в начале нужен эпиграф — на целую страницу, отражающий самую суть.
— Пожалуй, — согласился я. — Думаю…
Филлис замотала головой.
— Подожди… сейчас… Вспомнила! — обрадовалась она. — Эмили Петифел! Ты о ней, вероятно, никогда и не слышал…
— Совершенно верно, — вставил я. — Мне хотелось бы…
— Это из «Розовой Книги Детства». Вот послушай. — И Филлис, вынув руку из кармана, продекламировала.
— Слишком длинно, дорогая и, прости, немного не по теме.
— Да, но последние две строчки, Майк, вот эти:
Но что это, мама, ответь мне скорееИз моря украдкой выходит на берег?— Жаль, дорогая, но я вынужден повторить: нет.
— Ты не найдешь ничего лучшего, — обиделась она. — Ну а что у тебя?
— Я имел в виду Теннисона.
— Теннисона?! — поморщилась Филлис.
— Слушай, — сказал я и, в свою очередь, прочитал небольшой отрывок. — Конечно, это не шедевр, но ведь и Теннисон был когда-то начинающим поэтом.
— Мои две последние строчки более точны.
— По букве, но не по духу. И, кто знает, может быть, слова Теннисона, в конце концов, окажутся истиной.
Мы еще немного поспорили, но я так считаю: книга моя, а Филлис, если захочет, может написать свою.
Под громоподобными волнамиБездонного моря, на дне морскомСпит Кракен, не потревоженный снами,Древним, как море, сном.Тысячелетнего века и весаОгромного водоросли глубинПереплелись с лучами белесыми,Солнечными над ним.На нем многослойную тень рассеялКоралловых древ неземной раскид.Спит Кракен, день ото дня жирея,На жирных червях морских,Покуда последний огонь небесныйНе опалит Глубин, не всколыхнет вод, -Тогда восстанет он с ревом из бездныНа зрелище ангелам… и умрет.Альфред Теннисон
ФАЗА ПЕРВАЯ
Я — истинный свидетель, ты — истинный свидетель, практически все твари божьи — истинные свидетели: ума не приложу, как возникают совершенно различные версии одного и того же события! Я знаю только двух людей, чье описание происшедшего в ночь на 15 июля полностью совпадает, — эти двое — Филлис и я. Но, так как Филлис — моя жена, люди, по своей простоте, говорят за нашими спинами, будто я повлиял на нее. О, как плохо они знают Филлис!