Крамнэгел
Шрифт:
— Это же моя фуражка! — завопил Окинава так, будто его кастрировали.
— А это, — рассудительно ответил Крамнэгел, — твое рыло! — И с этими словами ударил так жестоко и злобно, что тот исчез в джунглях топочущих ног и вещей, утративших владельцев. Гиганту уже было не помочь, но Крамнэгел дрался как никогда в жизни — даже в тюрьме схватка не доставила ему такой радости. Там он просто спасал свою шкуру, выпутываясь из недоразумения, здесь же он выступал единственным представителем света, чести, благородства. Он знал, что делал, и поэтому ощущение радости и сознание справедливости сопровождали каждый его удар. Но
— Встань и дерись! — хрипло и заунывно кричал рабочий. Крамнэгел расхохотался, прижимая его к себе, как партнершу на танцплощадке. Он смеялся над собственной хитростью и над растерянностью противника. Но огонь схватки уже догорал.
Толпа издала громовой рев, затем площадь, словно мантией, окутало тишиной.
— «О, зришь ли ты… в лучах зари…» [31] — вырвался из тысячи глоток единодушный рев.
Одним полузакрытым глазом (второй уже не открывался вообще) Крамнэгел успел заметить, что оскорблявший чувства патриотов флаг Северного Вьетнама заменен восстановленным на своем законном месте звездно-полосатым полотнищем, а на крыше, прижав к груди желтые каски, стоит группка строительных рабочих.
31
Начальные слова «Звездного знамени» — национального гимна США.
Находившиеся в толпе полицейские в чистеньких, не запятнанных побоищем мундирах один за другим снимали свои пластмассовые шлемы и, прижав их к сердцу, пылко включались в исполнение гимна. Закрыв свой зрячий глаз, Крамнэгел успел пробормотать, прежде чем потерял сознание:
— Ну, теперь уж меня ничем не удивишь…
18
Когда Крамнэгел открыл глаза, вокруг было белым-бело. Запах лекарств убедил его, что до встречи с Создателем еще достаточно далеко. А жаль. Как раз сейчас он и был бы наилучшим образом подготовлен к такой встрече. А ведь это не каждый день бывает. Гордый тем, что сумел подумать о столь важных вещах в такой момент, он попытался шевельнуться. Стало не до смеха. Чувствовал он себя намного хуже, чем даже после избиения в тюрьме. Огляделся по сторонам, пытаясь не шевелить забинтованной головой, и увидел наблюдавшего за ним человека в штатском. С трудом сосредоточив взгляд, узнал Армстронга, державшего в руке какой-то конверт.
— Это ты, Марв, — сказал он не без горечи. Он очень был зол на полицию.
— Здравствуй, Барт.
— Что это у тебя в руке, ордер на арест?
— Билеты.
— Билеты? Не понимаю.
— Билеты на самолет… В Колорадо-Спрингс.
Вот ведь сентиментальный сукин сын. Но золотое сердце. На своем месте человек сидит.
— Почему именно в Колорадо-Спрингс, скажи на милость? Что там такого хорошего?
— Просто я знаю это место, Барт, вот и все. И оно мне нравится. И тебе, я думаю, понравится там немножко пожить.
Крамнэгел попытался состроить гримасу, но стало очень больно, да и нервам, управляющим мышцами лица, было не до гримас.
— Так это
— Да нет же, нет! — вскричал Марв. — Просто чудесное место с замечательным климатом. Я ведь сам туда ездил, а не отца своего посылал.
— И кого я должен благодарить за это? Мэра?
— Билеты от имени всего полицейского управления…
— Включая Ала.
— За исключением Карбайда.
Крамнэгел вздохнул.
— Очень мило со стороны ребят, Марв, но… Помнишь, что со мной случилось в тот единственный раз, когда я получил подарок от всего управления?
— Ты же не собираешься застрелить кого-нибудь в Колорадо-Спрингс?
— Нет, — загадочно ответил Крамнэгел, — должен сознаться, что я скорее сделаю это, если останусь здесь.
— Вот и я о том же.
— И все-таки…
— Ну, не обязательно в Колорадо-Спрингс, Барт. Куда угодно, где тебе больше нравится, но уезжай хоть ненадолго. Эти билеты можно обменять на любой другой рейс той же стоимости. Пожалуйста, Барт, ненадолго ведь…
Крамнэгел подумал с минуту. Да, что ни говори, а в друзьях у него недостатка нет. И все же в поспешности этого предложения было нечто, вызывавшее беспокойство. Угрожала ли его жизни какая-то опасность, или Армстронга беспокоила его возможная реакция на ход событий? Он слегка нахмурился. У него был прекрасный нюх, иногда этот нюх превращался в проницательность — это, конечно, когда он был в хорошей форме и ничем не удручен, а не такой усталый и взвинченный.
— Что там с этими буддистами, Марв? — внезапно спросил он.
Армстронг нервно заерзал на стуле и невольно отвел глаза в сторону. Крамнэгел, чутко на все реагирующий, посмотрел в ту же сторону и увидел, что соседняя кровать отгорожена ширмами.
— Что с тем огромным парнем? — стоял он на своем. — Ну, который Христос.
— Христос?
— Ну, тот здоровый детина, который все подставлял другую щеку.
— Да, шум, конечно, поднялся по этому поводу изрядный, Барт, — поколебавшись, сказал Армстронг.
— Шум, значит, поднялся?
— Могу тебе и сказать… Он умер.
Наступило долгое молчание. Крамнэгел не сводил с Армстронга взгляда — безжалостного, страшного и торжественного.
— Ты ведь знаешь, Марв, кто убил его? Убило полицейское управление.
Вот уж с этим Армстронг не мог согласиться.
— Ну, сейчас ты заходишь слишком далеко, Барт.
— Послушай, я ведь там был!
— Знаю. Мы там тебя и нашли.
— Могли бы найти и раньше. И не дать им избить меня. И не дать им убить того огромного парня.
— Может, поэтому ребята так быстро и согласились скинуться тебе на билеты, когда я предложил. Им очень неловко, что так случилось.
— Неловко? Да они даже не узнали меня!
— Узнали, и еще как!
— Но у них был приказ… Я ведь не ошибся, нет?
Лицо Армстронга стало жалким.
— Все мы выполняем приказы, Барт, ты же знаешь. Правда, не забыл еще? А мэр вызвал полицию штата. Они тут ранили пару студентов. Слава богу, не убили никого. Для одной уличной стычки и того парня хватит, но на нас накинулась вся пресса, все крупные телекомпании и газеты. На улице каждый второй прохожий — репортер с микрофоном. Но прежде, чем они успели опубликовать хоть строчку, городские власти уже обвинили их в предвзятости.