Крамола. Книга 1
Шрифт:
Пришел наконец Шиловский. Озабоченно порылся в сейфе, затем сел за стол и надел пенсне. Бутенин вытянулся, и остатки веселости медленно сходили с его лица.
Шилрвский поворошил бумаги и взялся накручивать телефон. Говорил с кем-то коротко и односложно, больше слушал и записывал. Несколько раз Андрей чувствовал на себе его взгляд и поднимал голову.
Наконец Шиловский положил трубку и улыбнулся.
— Чем же вы опечалены так, Андрей Николаевич? Вас хорошо принял товарищ Троцкий. И вообще все складывается для вас неплохо.
— Неплохо? — переспросил Андрей.
— Думаю, да, — Шиловский написал что-то на листке, протянул Андрею: — Сейчас ступайте в Ревтрибунал. Там получите все необходимые бумаги, мандат… Да и переоденут вас там же. Возможно,
Он протягивал сложенный вдвое листок.
— Зачем?.. Сапоги, охрана… Зачем? — спросил Андрей.
— Затем, что вы утверждены председателем ревтрибунала по освобожденным районам Восточной Сибири, — улыбнулся Шиловский. — Ну, берите же! У меня рука отсохнет!
— Я? — Андрей встал. — Мне судить? Меня назначили судить?!
— И не только судить, — уточнил Шиловский. — В трибунале получите все инструкции. У них свое ведомство, так что отдаю вас…
Он подошел к Андрею и засунул бумагу в нагрудный карман, прихлопнул клапан.
— Судить… А кого? За что?..
Конец первой книги
РОССИИ КРЕСТНЫЙ ПУТЬ
Литературный вечер в универсальном Дворце спорта «Крылья Советов» на окраине Москвы. Идет разговор о прошлом, настоящем и будущем России. И вдруг на сцене появляется… гусляр. Замерли пять с лишним тысяч человек в огромном зале. Под переливчатые звоны звучат обжигающие слова, зовущие Русь к единению. Композиция для старинного народного инструмента на темы из современного романа…
Так «Крамола» Сергея Алексеева начала свою жизнь и в музыке. Позднее мне доводилось слышать эту композицию на других вечерах, например в Ленинграде. Все тот же потрясающий эффект сочетания «преданий старины глубокой» с острейшими проблемами современности…
В этом видится мне и стержневая линия творчества молодого прозаика Сергея Алексеева. Его еще ик «поколению сорокалетних» не отнесешь, а за плечами — три крупных романа: «Слово», «Рой» и «Крамола», опубликованных в журнале «Наш современник», повести, рассказы. Серьезный, сложившийся писатель. Историк по складу души. Исследователь современности.
Вот и роман «Крамола» — это взгляд человека 80-х годов нашего столетия на историю России советской. Основные события романа развертываются в период гражданской войны и после нее. Но ретроспектива уходит глубже — вXIX век, когда дворянская семья Березиных переселяется на вольные земли Сибири (Березин-старший бредил примером американских фермеров), и в совсем уж далекийXII век — к походу князя Игоря Святославича против половцев (именно на этих страницах романа черпал вдохновение гусляр Геннадий Лавров).
Писатель ищет ответы на вечные вопросы: что с нами происходит? кто виноват? что делать?
Великая смута в считанные годы разметала и почти полностью уничтожила старинный род. Вчерашний гимназист, мечтавший преподавать историю, становится воином. Если бы только воином — защитником, опорой слабых, обиженных, обездоленных. Так ведь нет, Андрей Березин становится и невольным убийцей — не только подчиненных ему красноармейцев (которых он, боясь, что его сочтут предателем и, за это расстреляют заложницу сестру, бросает в заранее обреченный на неудачу бой), но и людей уже побежденных, обезоруженных, может, так же потерявших себя, как и он сам.
И кого винить в том, что остался Андрей почти один на белом свете? Красных, расстрелявших‑таки сестру? Белых, от руки которых пал брат? Соседей-крестьян, рядом с которыми мирно жили десятилетиями и которые вдруг в порыве слепой ярости, спровоцированной смутьянами вроде Пергаменщикова, порушили и разграбили родовое гнездо
Но… зачем такая Гармония, которая превращает человека в тупое животное, в примитивный агрегат по переработке продуктов в отходы, по воспроизводству себе подобных? А как быть с Душой, с вечным стремлением к чему-то почти недостижимому, но высокому, светлому?..
Мучительно ищет правду российский интеллигент Андрей Березин, равно как и матушка его, и дядя — священнослужитель Даниил, и его брат Саша, тоже обожженный страшной мировой бойней офицер, безоружным пошедший в стан карателей, дабы Словом остановить насилие. Ищут правду, ищут смысл всего происходящего. И — причины рождения смуты на многострадальной русской земле. В зловещий символ вырастает образ Шиловского, глубоко убежденного в своей какой-то особенной правоте революционера, комиссара, судя по всему, из так называемых «межрайонцев». За его спиной маячит мрачная тень певца и теоретика перманентной, то бишь бесконечной революции Троцкого. В Шиловском поражает фанатическая уверенность в своей миссии, ради которой любые жертвы приемлемы — даже потеря чести, когда из-за него и под его именем гибнет невинный человек, в то время как другие комиссары, тоже коммунисты, но, может, по-иному убежденные, сами выходят на смерть. Что за страшная власть Идеи, ради которой коверкается, калечится, распадается веками налаживаемая народная жизнь? И при чем тут коммунизм, в глубинной, внутренней своей основе созвучный другому латинскому же слову — гуманизм? Тут уж не об одной слезинке замученного ребенка, как у. Достоевского, речь — о морях крови и слез, разлившихся по бескрайней России.
Страшной бедой народной предстает в романе гражданская война. Бедой прежде всего для честных, думающих, искренне пытающихся понять, «куда влечет нас рок событий». Но и бедой для самых, что называется, «широких масс». Как нелепо гибнут красноармейцы полка Андрея Березина! Они даже и понятия не имеют, что идут на верную смерть лишь потому, что не послать их на эту верную смерть Андрей не может: руки связаны заложничеством, над душою — комиссар Шиловский. Гибнут, но кости их перемешались с костями таких же мужиков из тех же русских сел, но одетых в другую форму… Как нелепо и страшно гибнут загнанные в тайгу белогвардейцы, перед тем нелепо и бесчеловечно загубив немало жителей таежных сел, изнасиловав женщин… Люди превращаются в зверей. Даже — хорошие люди. И нет выхода тем, кто увидел уже край этого тотального озверения, а остановить его не может. И кидается в прорубь Ковшов, когда-то и сам расстреливавший «предателей и дезертиров»…
«Крамола» — в определенном смысле новое слово о гражданской войне. Предостерегающее слово нашего современника, не видавшего самолично ужасов ее, но сохранившего этот ужас в генной памяти. И насколько же своевременно это предостережение! Мог ли думать Сергей Алексеев, когда писал роман, что пройдет совсем немного времени и горячие головы будут с самых высоких трибун чуть ли не открыто призывать к новой гражданской войне, не считая большой платой гибель каких-нибудь пяти миллионов ради счастья остальных 280 миллионов… А «гуманные» призывы регулировать с помощью безработицы производственные отношения — не созвучны ли они где-то в глубине рассуждениям Шиловского о правовой стороне преступления Андрея Березина? Не в том вина, что приказал расстрелять пленных; право не пришлось бы нарушать, коль невзялибы их в плен… Так и сейчас: пусть бедные беднеют, а богатыебогатеют, лишь бы все это было в рамках демократии, правового государства, рыночного хозяйства…