Крамской
Шрифт:
Конечно, это были не только личные мысли художника. Картина Крамского оттого и вызвала такой глубокий отклик в сердцах современников, выступавших против гнета и тирании царского режима, что отражала мысли передовых людей эпохи, звала к подвигу во имя народа, утверждала идеал духовно сильной и чистой личности.
Гаршин ответил Крамскому, что его поразило в картине «выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним». Писатель Гончаров, глядя на одинокую фигуру в безмолвном пространстве, был буквально потрясен «внутренней нечеловеческой работой над своей мыслью и волей - в борьбе сил духа и плоти и, наконец, в добытом и готовом одолении…». Демократы приветствовали художника, реакционеры были возмущены.
«Глубокодумающий человек» Крамского, написанный, как он сам говорил, «слезами и кровью», заставил многих людей серьезно задуматься о выборе своего жизненного пути.
В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ
Художнику необходим был отдых. Столько сил, душевных и физических, ушло на «Христа в пустыне», что он чувствовал себя совершенно разбитым и опустошенным. Теперь картина висела в знаменитой Третьяковской галерее. Это было истинным признанием его труда. А Крамской, уставший и в то же время счастливый, уже замысливал новое произведение.
Наступило лето 1873 года, и семья Крамских перебралась на дачу. В этот раз поселились в Тульской губернии, близ станции Козловска-Засека. Туда же приехали с семьями ближайшие друзья - художники Савицкий и Шишкин. Передвижники любили совершать летом совместные поездки или снимать дачи поблизости друг от друга. Так легче и интересней работалось и веселее жилось.
Места кругом были красивые. С раннего утра художники брали этюдники и отправлялись бродить по окрестностям в поисках удачных мест для работы с натуры. Ивану Николаевичу особенно нравился один из близлежащих лесов, где росли в основном дубы и липы. В сумерках могучие деревья с толстыми, причудливо изогнутыми ветвями производили странное, жутковатое впечатление. Крамскому хотелось нарисовать этих сказочных лесных великанов. Но он не обладал талантом пейзажиста и поэтому все уговаривал Ивана Ивановича Шишкина. Тот почему-то уклонялся, и Крамскому ничего не оставалось, как самому браться за кисть или карандаш.
В то лето он сделал много рисунков и этюдов. Для него это был скорее отдых, чем работа. Просто рисовал для собственного удовольствия, с наслаждением проводя время в лесу. Сам понимал, что пейзажи - не его стихия. Часто оставлял рисунки неоконченными. Всегда очень требовательный к себе, он не мог не чувствовать их несовершенства. А вот в том, что он превосходный портретист, сомнений не возникало. Понимал это и Третьяков, занявшийся к тому времени созданием портретного собрания деятелей русской культуры - писателей, художников, музыкантов, артистов. Иван Николаевич стал одним из главных исполнителей заказываемых коллекционером портретов.
Именно Крамского попросил Павел Михайлович написать портрет великого писателя русской земли Льва Николаевича Толстого. Художник охотно согласился, но выполнить просьбу сразу не мог, ведь он жил в Петербурге, а Толстой большую часть времени проводил в своем имении Ясная Поляна под Тулой. Однако слово, данное Третьякову, нужно было держать, да и самому очень хотелось познакомиться со Львом Николаевичем. Может, именно этим и определялся выбор дачи на лето 1873 года - в пяти верстах от Ясной Поляны. И вот в один из дней отправился Крамской в имение Толстого. К сожалению, ему не повезло. Писатель был в Самаре (теперь город Куйбышев), и возвращения его ожидали только в самом конце августа. Художник решил ждать.
Портрет писателя Л. Н. Толстого. 1873.
Лето шло на убыль. Крамской несколько раз справлялся, не приехал ли Толстой, и наконец услышал долгожданный ответ: граф прибыл. 5 сентября писатель и художник встретились. Так долго ждал Крамской этой встречи, так мечтал начать поскорей работу! С волнением стал объяснять, что просит позировать для написания портрета, который будет выставлен в галерее Третьякова. Толстой молчал. Чем дальше Крамской говорил, тем суровее, отчужденнее становился взгляд писателя. Художник почувствовал, что начинает нервничать и объяснение становится каким-то путаным. Он сделал паузу, и Лев Николаевич тут же ответил холодным, решительным отказом.
Лес.
1873.
– Но почему?
– не выдержал Крамской.
Он никак не мог понять, что говорило в Толстом: скромность или непонимание важности затеи Третьякова, равнодушие к работе художника или просто нежелание доставить себе неудобства? А может, причиной всему была занятость?
Толстой принялся объяснять. Как-то само собой разговор на время ушел в сторону, коснулся творчества обоих. Крамской рассказал о замысле новой картины, которой хотел продолжить тему, намеченную в «Христе в пустыне», - о трагической судьбе человека, посвятившего себя поискам истины. Толстой в тот год начал писать роман «Анна Каренина», и все его творческие помыслы были устремлены к этой работе. Оба прониклись интересом друг к другу.
Они происходили из разных слоев общества - граф и демократ-разночинец. Образование, воспитание, многие взгляды разъединяли их, но талант объединял несомненно. Толстой открылся Крамскому как человек оригинального, острого ума, большого жизненного опыта, широкой культуры, цельного, сильного характера. Художник и ранее зачитывался его произведениями, понимал все его величие. Теперь же, при личном общении, еще более убедился: перед ним - гений. Так и написал потом Репину. Портрет гения русской литературы непременно должен был украсить галерею Третьякова. Поборов волнение, Крамской вновь перевел разговор к портрету. За те два с лишним часа, что провел у Толстого, он четыре раза возвращался к вопросу о необходимости написать его. Толстой всякий раз отказывался. Художник настаивал. Наконец перепробовав все аргументы, Крамской сказал:
Портрет художника И. И. Шишкина. 1873.
Портрет П. М. Третьякова, основателя Третьяковской галереи.
1876.
– Я слишком уважаю причины, по которым, Ваше сиятельство, отказываете в сеансах. Не смею дальше настаивать. Но ведь портрет Ваш должен быть и будет в галерее.
– Как так?
– удивился Толстой.
– Очень просто, - ответил Иван Николаевич.
– Я, разумеется, его не напишу, и никто из моих современников. Но лет через пятьдесят он будет написан с фотографии. И тогда останется только пожалеть, что портрет не был сделан своевременно, с натуры.
Толстой задумался, внимательно глядя на художника. Такая мысль„видимо, не приходила ему в голову. Он вновь попытался возражать, однако уже нерешительно. И Крамской, почувствовав, что Лев Николаевич готов уступить, добавил:
– Если портрет Вам не понравится, я обещаю уничтожить его.