Крамской
Шрифт:
– Не согласен и никогда не соглашусь. Если бы это случилось прежде, то вас бы всех в солдаты, - резко выкрикнул в ответ академик Тон.
– Вы говорите глупости и ничего не понимаете. Я и рассуждать с вами не хочу, - возмутился другой член Совета, Басин.
– Академия призвана развивать искусство высшего порядка. Слишком много уже вторгается низменных элементов в искусство, - начал мягко увещевать учеников ректор Бруни. Он пытался как-то загладить резкость других членов Совета. Но было понятно, что он согласен со своими коллегами.
– Да что же, по-вашему, Федор Антонович, разве уж жанристы и не художники?
– не вытерпев, прервал его один из учащихся.
Ректор постарался замять конфликт. Обещал свою поддержку. Однако надежды на то, что он выполнит обещание, почти не было. Вечером друзья вновь собрались вместе. Долго обсуждали создавшуюся ситуацию. Все были единодушны: раз начали протестовать, отступать нельзя. Решили накануне конкурса заготовить прошение о выходе из Академии. Если Совет не разрешит свободный выбор тем, они не станут писать конкурсную работу.
И вот наступил день конкурса. 9 ноября 1863 года в 10 часов утра художники собрались в конференц-зале. Поднялся вице-президент Академии и довольно невнятно начал читать:
– «Совет императорской Академии художеств к предстоящему в будущем году столетию Академии для конкурса на Большую золотую медаль избрал сюжет из скандинавских саг - «Пир в Валгалле»: на троне бог Один, окруженный богами и героями, на плечах у него два ворона; в небесах сквозь арки дворца Валгаллы видна луна, за которой гонятся волки…»
Пока длилось чтение, молодые художники возмущенно переглядывались между собой. Кругом кипит жизнь, с ее трудностями и нерешенными проблемами, а им опять предлагают рисовать богов, воронов, волков. Молодые люди уже не слушали. Им предстояло сейчас сделать первый решительный шаг в своей жизни. Это требовало гражданского мужества. И они остались верны своим взглядам.
– «Как велика и богата даваемая вам тема», - прозвучали в тишине заключительные слова вице-президента Академии. Они были восприняты как насмешка, как издевательство.
Бруни еще не успел объяснить, какие и где взять материалы, как от группы учеников отделился уполномоченный - Иван Николаевич Крамской. Вежливо и твердо объяснил, что они не примут участия в конкурсе, так как Совет не счел возможным выполнить их просьбу.
Крамской был тогда почти таким, каким мы знаем его по прекрасному автопортрету 1867 года. Скромно одетый молодой человек, с одухотворенным лицом, с проницательными серыми глазами, с прямыми длинными волосами. Во всем его облике ощущалась энергия, непреклонность, уверенность в себе. Типичный разночинец 60-х годов. «Главное действующее лицо академической драмы» - как сказал о нем Репин.
Изложив все потрясенным членам Совета (никак не ожидавшим открытой демонстрации), Крамской положил свое заявление на стол делопроизводителя и твердой походкой вышел из зала. Навсегда порвал с Академией. Так же поступили и остальные. Совет и предположить не мог, что дело примет такой оборот. Ведь эти юноши были лучшими учениками, регулярно получали награды. И вдруг - отказ от конкурса, от самой Академии. Бунт.
«Бунт четырнадцати», как известен он в истории русской живописи. О нем строжайше было запрещено упоминать в печати. Только маленькая сноска, данная к одной из журнальных статей, информировала публику, что в Академии художеств «учинилась достойная сожаления демонстрация со стороны четырнадцати конкурентов на Большую золотую медаль» и что виновны в этом газетные и журнальные «повстанцы против Академии», которые и сбили с толку «легкомысленную и неопытную молодежь».
Журнальная сноска была напечатана мелкими буквами, и, наверное, мало кто ее заметил. Но зато само молчание прессы о «бунте четырнадцати» и большой резонанс, который получило это событие в художественной среде, свидетельствовали о том, что «бунт» не случайное заблуждение «легкомысленных и неопытных» юношей.
Это был вполне обдуманный протест против установившейся академической рутины, уводившей художников от жизненно важных вопросов. Царское правительство прекрасно все понимало. Имена «протестантов» были занесены полицией в списки «подозрительных». А за главным их вдохновителем, Крамским, был установлен надзор. О легкомыслии бунтовщиков говорить не приходилось.
АРТЕЛЬ
Создалась Артель художников как бы сама собой.
«Кто первый сказал слово? Кому принадлежит почин - право, не знаю», - говорил потом Иван Николаевич. Разных артелей в то время образовывалось множество. Это была характерная для эпохи 60-х годов форма объединения людей одной профессии и одних взглядов. Такие артели стали создаваться в России после появления романа Чернышевского «Что делать?».
Молодые художники горячо верили в правоту своих убеждений и страстно хотели работать. Отстаивать же свои идейные позиции и творить на первых порах можно было только сообща. Поодиночке им не выстоять. Выйдя из Академии, они оказались без всяких средств. У большинства не было денег на жилье, на материалы - краски, кисти, холсты, бумагу. Как ни плохи были академические мастерские, но они давали возможность работать. Теперь же, чтобы не пропасть, требовалось объединиться. Что они и сделали.
Крамской и еще пять товарищей сняли вместе просторную квартиру на 17-й линии Васильевского острова. Самую большую комнату сделали общей гостиной, часть комнат отвели под мастерские. Сюда приходили работать и остальные члены Артели, жившие в других местах. Хозяйство вела Софья Николаевна Крамская, молодая жена Ивана Николаевича, добрый его друг и помощник. Сам Крамской оставался главой и душой сообщества.
Какое это было для них замечательное время! Поначалу, когда художники въехали в свою новую квартиру, все их совместное имущество состояло из двух стульев и одного трехногого стола. Но никто не унывал. Тем более, что у Софьи Николаевны оказалась и вовсе роскошная вещь - старый рояль. Его, конечно, поставили в гостиной. По вечерам хозяйка Артели садилась за рояль и играла, а художники пристраивались со своими альбомами - кто на подоконнике, кто у стола, кто просто на полу - и рисовали. Затем по традиции начиналось общее чтение, потом обсуждение, споры. Все казалось важным, интересным. О чем только не говорилось здесь, в их любимой гостиной. «Это был хороший момент в моей жизни», - вспоминал много лет спустя Иван Николаевич.
Там же, в гостиной, по четвергам устраивалось общее собрание Артели. Приходили все ее члены, приводили своих товарищей - студентов Академии и университета. Народу собиралось множество. Каждому хотелось высказаться о работах товарищей, о прочитанных книгах и статьях и просто поговорить о жизни. Крамской любил вовлекать друзей в спор, а когда спорящие заходили в тупик, кто-нибудь непременно прерывал шумевших и поворачивался к Ивану Николаевичу.
– А ну-ка послушаем, что дока скажет.
– К голосу Крамского всегда прислушивались.