Крапленая обойма
Шрифт:
Лаврентьев хотел было спросить об испорченных тормозах, но в последнюю секунду решил этого не делать. Скорее всего он получит от Риты прежний ответ – «не знаю». Нет, если что-то и выяснять, то нужно самому. И не у жены.
– Послушай, милый, – тут же встрепенулась Рита. – Наверное, ты был прав и нам не стоило заводить разговор о той аварии. Давай забудем все.
– Забудем, – мрачно согласился Лаврентьев. – Конечно, забудем. Но ведь Бабушкин погиб. А ты ни разу даже не вспомнила о том, кто с тобой ехал в ту ночь в машине.
– Но ты тоже ни разу о нем не спросил, – Рита не собиралась перекладывать на свои плечи всю вину. – Я считала, все в порядке.
В порядке... Лаврентьев больше не стал говорить. Да, он не вспомнил о Бабушкине. О нем никто не говорил. Была жена, лежащая при смерти, и больше никого. Мог ли он вспоминать о Бабушкине тогда? Да и чего о нем было вспоминать, раз в машине жены не нашли, кроме нее самой, больше никого? Может, Бабушкин в последнюю минуту и не поехал по каким-либо причинам. Чего о нем было вспоминать, раз никто не зафиксировал его смерть? Вот когда Смолячков сообщил, что труп Бабушкина все же нашли, вот тогда он и задумался. Хотя ему было наплевать на этого Бабушкина. И если бы не куча загадок, на смерть своего бывшего шофера он просто махнул бы рукой. Но Бабушкин внес новые загадки. А это уже совсем другое.
Лаврентьев поднялся с кровати и посмотрел на Риту. Беседу можно считать законченной. Она о чем-то умалчивала, он это чувствовал. И чувствовал, что ничего от нее не добьется. А в машине ждал Фомин. И уже долго ждал. Следовало переключить внимание на него.
– Мне нужно идти, – бросил он жене.
– Мне с тобой? – Рита лениво приподнялась на локтях.
– Нет. В этом нет необходимости.
– Тогда я буду тебя ждать, – обещала Рита.
– Да уж, пожалуйста, дождись.
Она спрыгнула с кровати, подбежала к нему и чмокнула в щеку:
– Куда я от тебя денусь.
Он хмыкнул. Интересно, как бы она себя повела, если бы он сейчас поведал ей, что видел ее с тем мужчиной. Хотя чего уж тут интересного! Ответ ее он уже знал наперед. С каким это мужчиной, милый? Ты что-то путаешь.
Да, он стал много путать. И что совсем хреново – он окончательно запутался.
Фомин сидел с закрытыми глазами на переднем сиденье. Лаврентьев, забравшись в «Мазду», перевел дух. Мысль, что его пациент ни с того ни с сего может броситься в бега, подспудно существовала, как ни старался психоаналитик от нее избавиться. Тем более что он отсутствовал довольно приличное время. Но на этот раз Фомин выполнил данное психоаналитику обещание и никуда не ушел.
– Вас долго не было, доктор.
Лаврентьев внимательно посмотрел на своего пациента. Что-то в его голосе насторожило психоаналитика. Эти нотки. Нотки человека, который о чем-то напряженно думает. Он уже слышал их вчера вечером, когда Фомин заявился домой и загадочно сообщил, что уже все знает о Врагах – и о бумагах, которых у него не стало.
– Вы вспомнили о своем вчерашнем уходе из дому? – осторожно спросил Лаврентьев.
– Поехали, доктор, – как бы обреченно махнул рукой Фомин и уставился в лобовое стекло.
– Вы не хотите со мной говорить?
– Вы не понимаете, доктор, с кем боретесь. Совсем не понимаете.
Глаза у Фомина закрылись. На лице было полнейшее равнодушие.
– С вами все в порядке? – Лаврентьев чувствовал себя не в своей тарелке.
Фомин молчал. Долго. Дыхание у него было ровное, и казалось, что он заснул. Но он не спал. Фомин открыл глаза, повернулся к психоаналитику и безумно улыбнулся.
– Кругом Враги, доктор. Они везде. Но так просто Они нас не возьмут.
В глазах у Фомина заплясали дьявольские огоньки. Его рука стукнула по пистолету, спрятанному за поясом.
Лаврентьева передернуло, словно его ударили. Фомин менялся, как хамелеон. Такого психоаналитик ранее за ним не замечал.
Он завел машину и тронулся с места. Фомин откинулся на спинку сиденья и отрешенно уставился в боковое окно.
Если все выгорит, Риту нужно будет сегодня же «сдать» Фомину. А пока пусть она сидит дома и дожидается.
Лаврентьев глубоко ошибался в своих расчетах. Как только он вышел из квартиры, Рита тоже начала собираться. Она и не думала дожидаться мужа.
– Она ввела мне что-то очень сильнодействующее. Хотя могла этого и не делать. Но она ведь не знала, что я могу быть и не таким. Ну и пусть. Она об этом и не узнает. Глаза у нее какие-то магические. В них смесь доброго, настороженного и колючего. Странная смесь. Я бы сказал, взрывоопасная. В ту или иную секунду какой-то элемент этой смеси преобладает, подавляя остальные. Вот и сейчас: настороженность и колючесть уходят, как только она видит, что я смотрю на нее осмысленным взглядом. Остается доброта. Она словно хочет, чтобы я тоже проникся к ней этим чувством. Пусть хочет. Я многое знаю такого, чего она не знает. А вернее, не догадывается, что я об этом знаю. А это значит, что я нахожусь в более выгодном положении... Она начинает говорить. Так проникновенно... Я впервые с нею разговариваю. Она считает, до этого я ее и не видел. Она ошибается. Я ее видел. И знаю, кто она. Она – мой Враг... Она говорит об опасности, в какой я нахожусь. Очень убежденно. И я даже начинаю сомневаться в своем прежнем отношении к ней. Она, не скрываясь, говорит о своей роли, о том, что ее просто заставляли. Но она хочет поставить на этом крест, не желает больше стоять на моем пути. И готова сделать так, чтобы и мне не грозила опасность. Она сама готова убить моих настоящих Врагов. Это уже интересно. Это рушит все мои понятия, которые были до этого. Я знал, что Враг – Она. И мне казалось, что я от нее избавился. А значит, и от Врага. Но нет. Она стояла предо мной. Следовательно, мне не удалось. Но, может, это и к лучшему. Потому как она говорит, что не виновата. И я ей начинаю верить. Сейчас ей невозможно не верить. Она так разгорячена, так убеждена в своей правоте... Как чародей. Она говорит, что я буду смотреть на ее расправу над моими Врагами. Твердо, решительно. И говорит, чтобы я одевался. И обязательно накинул что-то длинное из одежды, чтобы можно было спрятать оружие. Я готов следовать за ней. Если бы она сейчас хотела меня убить, она бы убила. Но нет. Значит, нечего бояться. Она кажется сейчас добродушным ангелочком. Я роюсь в шкафу. Плащ. Он очень подошел бы. Но плащ грязен. Не помню, где я его запачкал. Пальто. Оно теплое, но зато длинное. Да и ночью какая разница: пальто, плащ... Она тоже так считает. Я готов. Она смотрит на меня и заявляет: я должен отдать ей то, что обещал своему доктору. Это меня останавливает. Но она настойчиво и вместе с тем так, словно это в моих же интересах, добавляет: для моего же блага я должен расстаться с этими бумагами, иначе найдутся новые Враги. Я молчу. И она убеждает дальше. Я отдам бумаги после того, как она у меня на глазах уничтожит моих Врагов. Что ж, это вполне логично. Я киваю. Она выходит, у двери задерживается и говорит, что будет ждать меня в машине... Я беру с собой «Беретту», засовываю ее под пальто за пояс брюк. И беру бумаги. Их я прячу под рубашку ближе к телу. Она не знает, что я беру их с собой. Пусть так и не знает. Подумав, я прихватываю и «Ремингтон», скрыв его от посторонних глаз полами пальто.
Она ждет меня в машине. Спокойная. Улыбается, как только я подхожу ближе.
Куда мы едем, я не знаю. Но мне все равно. Пусть везет. Она говорит: если я почувствую себя плохо, чтобы немедленно ей об этом сообщил. Я соглашаюсь. И нащупываю рукой рукоятку пистолета. Если что, я смогу и выстрелить...
Ночь просто восхитительная. Я смотрю в бинокль. Классный бинокль. Через него видно даже в темноте. Это она мне его дала. Смотри, говорит. Ты должен все видеть. Я смотрю. Человек. Очень далеко вижу человека. Он идет. Приближается к нам. И... Его неожиданно поднимает невидимая волна и отбрасывает назад. Он валится на землю. А я слышу лишь негромкий хлопок.
Я отнимаю бинокль от глаз. У нее в руке в свете полной луны поблескивает винтовка. Я угадываю оптический прицел. Наверное, такой же мощный, как бинокль; через него можно видеть и в темноте. Можно, потому что она попала в человека. Профессионально. В этом нет сомнений. Она говорит, что с одним Врагом покончено... Я продолжаю смотреть на винтовку. Снайперская. Мне становится плохо. Сознание затуманивается... Чернота.
Она снова ввела мне что-то в вену, и я пришел в себя. Нужно спешить, говорит она. Я не понимаю куда. Но она подталкивает меня и кладет себе на плечо винтовку, как солдат после удачного боя. Она ничего не боится. И действует уверенно. Может, это на нее влияет луна. Холодная, полная, висящая едва ли не на верхушках деревьев.