Красавчик. Две столицы

Шопперт Андрей Готлибович

– Монашка?! – фыркнула полька.

– Нет, это учеба просто. Ну, учат, как домашнее хозяйство вести, как варенье варить, ну и слово Божие с кучей разных языков. Ты какие языки знаешь?

– Польский, русский, немецкий, французский, латынь.

– Всё, хватит, – Брехт на нее руками замахал. Вот что за век: все вокруг знают кучу языков? Один он недоучка. – Я тебе вот на немецком написал все эти имена. Выучи их, чтобы от зубов отскакивало. Потом я тебе что смогу про Герма… Про наше княжество расскажу. – Блин, нет ведь еще никакой Германии.

Брехт про этого дядю

вспомнил, когда на корабле на коврике валялся. Сначала вспомнил про Стешу Котковскую и про то, что хотел ее выдать за дворянина. Копался в памяти Витгенштейна, но ничего хорошего не находилось там. Как были заблокированы участки памяти из детства, так и остались. А вот когда совсем плохо стало, вспомнил один из немногих разговоров с отцом графа Витгенштейна. Как раз про этого дядю разговор зашел, что он бездетный умер и можно бы съездить в родные развалины и побороться за наследство, хотя бы за часть. Так и не решились тогда, весна была, и отец на Украине будущей чего-то там в их имении перестроить решил. Лучше синица в руках.

– А звать-то меня как? – прочитав бумажку, уставилась на него голубыми глазами сестренка троюродная.

– Засада! Пусть будет Стефания Августа София.

– Как матушку Екатерину?

– Как матушку.

Глава 6

Событие четырнадцатое

– Я думаю остаться здесь на время.

– Вы объявляете или просите?

– Возражений быть не может, жалобы могут быть.

– Вашество! – В дверь тарабанили.

Брехт только заснул. Сначала супружеский долг исполнял. Потом воды попил, потом супружеский долг исполнял. Потом пятка зачесалась. Потом супружеский долг исполнял. Потом…

Потом заснул, и вот только сон приснился, как он не супружеский долг выполняет с…

– Вашество!

– Что там? – толкнула его локтем Антуанетта.

Пришлось вставать. Неугомонный Кирилл заговорщицки поманил его за собой, свечкой толстой-претолстой лестницу освещая. Так-то положено ноне в спальных рубашках и мужчинам и женщинам спать, но Брехт эту моду отринул, спал в пижаме, что специально себе заказал у швей, еще в Студенцах, в ссылке прозябая. Пижама была из материала, на фланель похожего, а может, ею и являлась. Купил в Москве в магазине красного цвета, красно-коричневого. Теперь чуть полиняла от стирок и просто коричневой была. Считай – форма ахтырских гусар.

– Вашество, там опять басурмане.

– Что значит опять? – Петр Христианович отобрал у ветерана свечу.

– Едрить. Точно ведь.

Брехт спустился с крыльца. Ветрено на улице, свечу сразу задуло. Н-да, пора керосиновую лампу изобрести.

– Кто там?

За воротами было полно всадников. Ржали кони, стучали копытами, звенели уздечки.

– Говорю же – басурмане. Горцы, я их язык слышал, – подсказал сзади сторож кутузовообразный.

– Открывай граф. Это Марат Карамурзин. – Ну, точно, его голос. Блин, а ведь он пригласил, по существу, правителя Кабарды на коронацию. Не совсем правителя, скорее, военного вождя – высший совет князей и дворян выбирает верховного князя Кабарды – пщышхуэ.

Брехт кивнул Кириллу, и тот, гремя засовами, распахнул ворота, и на просторном дворе бывшего немецкого магазина сразу стало тесно. Целый полуэскадрон верхами вломился, оттеснив Петра Христиановича на крыльцо. С одного из коней спрыгнул горец, в черкеске и папахе с серебряными газырями, и легко взбежал по ступеням.

– Здравствуй, аскерчи, еле нашел тебя! – обниматься полез.

– И тебе, Марат, ас-саляму алейкум. – А чего, Брехт, что есть силы, сжал князя в объятиях своих медвежьих.

– Эй, да ты ослаб, граф. Хотя ты же хан сейчас… Ты совсем ослаб, хан. Когда боролись, был сильнее. – Но кости-то трещали.

– Слушай, Марат, а как ты меня нашел? В Москве ни одна собака не знает, где меня найти. – Правда, интересно. Никому же адреса не называл. Император спросил, есть ли где ему остановиться, граф кивнул, но ведь адреса не называл.

– Чего проще… Велел полицейскому вести нас к главному полицейскому, тот дал провожатого. Принимай гостей. Аскерчи нужно коней обиходить, напоить, накормить. Самим поесть. Принимай гостей, хан.

Твою же налево. Как он такую банду разместит в своем маленьком домишке? Их человек тридцать, да лошадей шестьдесят. Он жену-то еле накормил вечером, а сейчас, среди ночи, чем кормить тридцать человек? Ну, хорошо хоть на заднем дворе колодец есть.

– Кирилл, где можно купить сейчас куриц или баранов? – Подумал о колбасе, но отбросил сразу эту мысль. Там, сто процентов, свинина.

– Нигде. И завтра нигде.

Точно и завтра нигде, все ломанутся через пару часов на коронацию. Весь город.

Стоять, бояться! А еще ведь где-то сегодня-завтра грузинская делегация пожалует. Чего доброго еще и с царицей Мариам. Стоп.

– И что обер-полицмейстер Каверин вас сюда направил?

– Кавери не кавери, дал солдата в синей форме, тот довел, – Марат погладил по шее жеребца. – Воды надо.

Брехт проводил несколько черкесов на задний двор, показал, как пользоваться колодцем с журавлем. А сам соображал сначала, откуда Каверин знает, где он живет. Однозначно послал кого из полицейских, проследить за князем Дербентским. Плохо. Ну, хотя вот пригодилось. Но тайной квартиры теперь нет. Потом бросил эту думу думать. Кормить людей надо.

– Кирилл, а тут поблизости трактира нет? Хотя не надо. Есть булочная?

– Есть, через два дома на другой стороне улицы, там и пирожки вкусные жарят.

– Беги туда, пусть пекут срочно хлеб и пироги, только не из свинины. Лучше курица. Да хоть с чем, только быстрее. Да и нашу печь раскоче… Нет. Беги к пекарю, любые деньги обещай. А тут Тихон займется. Или Прохор.

Дальше была беготня и суета. И только она закончилась, как в ворота опять затарабанили, на этот раз прикладами. Петр Христианович протолкался через спящих стоя лошадей и приоткрыл створку, на улице уже начинало светать, день пасмурный, солнца не видно, да и не взошло еще, сумерки. За воротами стояли трое преображенцев в темно-зеленых новых фрачных мундирах.