Красавчик
Шрифт:
— Зачесалася, — потупляя взор, прошептал он, точно оправдываясь.
— Это бывает, — еле сдерживая смех, ободрил художник мальчика, — бывает… И всегда, знаешь, зачешется, когда не нужно..
Мишка вполне согласился с этим и приободрился слегка.
— А дело у нас клеится! — все еще с бурной веселостью в тоне продолжал художник. — Вот посмотри-ка!
Ему хотелось рассеять смущение Красавчика и он подвел его к холсту.
— Ну-ка, кто это?
Мишка взглянул на полотно, отступил и потом уставился взглядом на Борского.
— Ну, кто же это?
— Я… — пролепетал Мишка снова воззряясь в полотно.
Не было сомнения. На холсте был он, собственной персоной. Из ряда черных черточек ясно выступало его лицо, его фигура.
Мишка опять поглядел на художника тем взглядом, каким смотрят на сверхъестественное и непонятное. Во взгляде этом было почтение и даже что-то вроде страха.
— Ловко! — вырвалось у Мишки одобрение, развеселившее в конец художника.
Мишка ушел от Борского в этот день гордый и счастливый. В кармане побрякивали два блестящих серебряных рубля, и в затуманенной от счастья голове сладко звучали слова художника: «Приходи завтра утром снова. Вот тебе деньги: рубль за работу, а второй за то, что нашел портсигар. Спасибо и будь здоров».
Мишка не шел, а летел домой. Он торопился поделиться с другом своим счастьем.
«Вот вытаращит-то глаза, — раздумывал он, вприпрыжку несясь по пыльной дороге. — Ишь, что говорил про таких баринов: денег у них нет… А это что?»
Красавчик звонко рассмеялся и, вынув монеты, подбросил их. Рубли зазвенели, сверкнув в воздухе.
И Мишка ловко поймал их на лету. Звон монет преисполнил гордостью его душу.
— Заработал, не выплакал! — воскликнул он, пускаясь вскачь по лесу.
Душа его ликовала, и ему казалось, что все вокруг ликует так же, как он: жаворонок, сыпавший с неба звонкую трель, и лес впереди, и поле, залитое ярким солнечным светом.
Митьку он нашел в пещеру. Шманала лежал на своем ложе и о чем-то думал. Когда появился Мишка, он встряхнулся, как человек, отгоняющий от себя докучливые мысли, и улыбнулся другу.
— Что ты так долго?
— Нельзя было: работа.
Это было сказано не без важности.
Митька снова улыбнулся снисходительно. Он, казалось, не имел ни малейшего желания спрашивать о чем бы то ни было, и холодность эта слегка охладила пыл Красавчика. Он вытащил из кармана рубли и подбросил их на ладони, думая этим произвести впечатление. Но Митька был в этот день что-то слишком хладнокровен.
— Два? — спокойно спросил он, впрочем одобрительно улыбаясь.
— Два. Один за работу, а другой за портсигар.
Митька поморщился.
— Не нужно бы брать.
Красавчик остолбенел.
— Не нужно?!
— Не нужно, — повторил Митька, — ну да раз взял — все равно.
Мишка ничего не понимал, но потребность поделиться с другом впечатлениями дня, рассеяла недоумение. Он присел возле друга и прямо залпом выложил ему все: и о том, какой добрый и ласковый художник, и о том, как пишут кого-нибудь, и наконец, как похоже «написал» его художник.
Митька слушал, снисходительно улыбаясь, и в то же время видно было, что мысли его заняты совсем не рассказом, а чем-то другим. Хотя губы его и улыбались, но в глазах светилась какая-то упорная дума.
Красавчик наконец заметил это.
— Что с тобой, Митя?
Вместо ответа Митька поглядел на приятеля странным каким-то взглядом.
— А ты знаешь, что Крыса в тюрьме?.. Засыпалась…
— Ну-у?
Мишка так и застыл, подавшись туловищем к приятелю.
— Верно, засыпалась?
— Верно, раз говорю!
Весть была крайне необычайна. В первую минуту она ошеломила Красавчика, не вызвав в его душе никаких определенных ощущений. Потом злорадство шевельнулось в душе.
— Так ей и надо! — вырвалось у Мишки.
Митька пытливо взглянул на товарища.
— Ты рад, небось?
— Рад… Пусть попробует, как сладко в тюрьме.
Но тут вспомнились вдруг унылые дни, проведенные в тюрьме, побои, грубые окрики и брань, и грусть охватила. Красавчик представил себе Крысу в таком положении, и горбунья показалась уже не страшной ведьмой, а просто несчастной женщиной. Жалость шевельнулась, Мишка вздохнул.
— Не-ет, — тихо проворчал он. — Чего мне радоваться? Она сама по себе, а мы сами по себе.
Но все-таки несмотря на чувство жалости, весть о том, что Крыса в тюрьме, носила в себе и нечто приятное. Мишка вдруг почувствовал себя легче, свободнее. До сих по его кошмаром угнетала мысль, что когда-нибудь он может снова очутиться у Крысы, а теперь этот гнет отпадал. Невольно сорвался с губ опасливый вопрос:
— А ее скоро выпустят?
Митька безнадежно свистнул.
— Ну, нет. Нам-то ее никогда не увидеть.
Только теперь Мишка вспомнил, что так и не спросил у друга, откуда у него такие поразительные новости. Он с удивлением поглядел на Митьку.
— А как ты узнал?
— Про Крысу?
— Ну да.
— А на станции.
Красавчик шире раскрыл глаза.
— Сашку-Барина встретил, — пояснил Митька как-то нехотя. — Он мне и сказал. Замели ее, когда она фартовое покупала. Сашка говорит, что пауки давно за ней следили. Узнали как-то про ребятишек ейных. Говорят, у нее и краденые ребята были…
Митька остановился и бросил на приятеля хмурый взгляд.
— Ты тоже краденый, — угрюмо добавил он.
— Я краденый?
Мишка даже привскочил.
Шманала продолжал лениво, точно не замечая движения приятеля:
— И ты краденый и Сонька Горбатая… А Сашка-Барин звал меня работать с собой в Финляндию, — переменил Митька тему разговора, которую, по-видимому, мало нравилась ему.
Заявление это было достаточно, чтобы направить мысли Красавчика в другую сторону. Сразу тревога засветилась во взоре Мишки.