Красавица для Чудовища
Шрифт:
Думая об этом на протяжении нескольких часов, уткнувшись лицом в его подушку, которая все еще хранила его тепло, я всхлипнула. Самого плача уже не было, лишь одиночные, горячие слезы, которыми пропитался мягкий хлопок. Дверь в кабинете с шумом захлопнулась, и я сразу же вздрогнула, представляя, как сейчас, в эту комнату войдет Миша. Ляжет рядом, крепко обнимет меня и скажет, что это неправда и этот кошмар мне только привиделся.
Он мне снился постоянно. Его голос, шепот, прикосновения и то признание в любви, которое намертво отпечаталось в моей голове.
Даже
Встав с кровати, медленно подошла к зеркалу, чтобы рассмотреть свое осунувшееся, распухшее от бесконечного горя, лицо. Я вздрагивала от каждого шороха, каждого шага в коридоре, представляя, что это он. Казалось, что вот-вот и услышу его низкий голос, а в памяти всплывали те редкие случаи, когда он смеялся над моими шутками и тогда я чувствовала себя безмерно счастливой.
Как мне перестать думать о нем, если все в этой комнате напоминало мне о муже?
Аккуратно разместив его одежду на кровати, я направилась прямиком в ванную, чтобы умыть свое лицо. Стоять под душем совсем не хотелось: под теплыми струями меня убивали мысли.
К нам в гости ненадолго заехала Оля — подруга и коллега Миши. Мы не успели подружиться, но девушка всячески старалась поддержать меня в эту трудную минуту.
Ночью стало совсем тяжело. Я медленно ступала по коридору, рассматривая каждую деталь дома, все время чего-то ожидая, с замиранием сердца поглядывая на входную дверь при малейшем звуке. Ветер на улице усилился, отчего ветви деревьев бились о окна, и шумы стали просто невыносимыми, пугающими, пробирающими насквозь. По привычке обняла себя на плечи, раскачиваясь на том самом диване в гостиной.
Без света. В коридоре был выключен светильник, и привычного, мягкого, обволакивающего свечения, к которому я привыкла, находясь в темноте по вечерам в гостиной, больше не было. Абсолютная, безликая тишина, нарушаемая завыванием ветра снаружи дома. Внезапно в окна со всей силой ударилась очередная ветка и испугавшись, я со всхлипом привстала, ощущая бешенное биение сердца за грудиной.
— Настенька, — послышался ласковый голос кухарки. Женщина, возможно проснулась, а может быть и не спала вовсе, учитывая обстановку в доме. — Почему ты еще не спишь?
Но я ничего не ответила.
— Давай я тебе заварю свежего чая, — с грустью в голосе протянула она.
— Спасибо, не надо, — последовал мой привычный отказ и засиживание в гостиной допоздна в полнейшем одиночестве.
Ранним утром я открыла глаза и ужаснулась, поняв, что так и уснула на этом злосчастном диване в обнимку со свитером Миши, который все это время был со мной. Голова гудела и почувствовав тошноту, сразу же ретировалась прочь из комнаты прямиком в свою спальню. Никто не должен был видеть меня в таком виде, да еще и в гостиной.
Их нравоучения мне совсем надоели. Никто из них не чувствовал сейчас того же, что и я. Через час
А к обеду, нам сообщили о том, что в том озере нашли тело молодого мужчины. Не знаю, как я выглядела со стороны, но мое сердце подсказывало мне, что это не Миша. Я отрицательно мотала головой, но струсив, отказалась ехать на опознание. Собственно, меня бы к нему и не подпустили, и за меня это сделал Альберт Михайлович. Признаться, никогда прежде я не видела его в подобном состоянии. Мужчина был убит, раздавлен горем, и держался кажется, только лишь ради того, чтобы не огорчить меня сильнее.
К счастью, это был не Миша и казалось, будто в ту минуту мы праздновали его второе рождение. Помощник свекра сообщил нам, что окно в машине Миши было разбито, что говорило о том, что мой муж мог выбраться из машины. Миша умел плавать и обязательно должен был спастись, а так как люди его отца повсюду его искали — и надежда о его возращении меня не покидала.
Очередной рев мотора с гулкими взвизгами заставил мое сердце сжаться и подбежать к входной двери. К нам, как и обещал, приехал юрист, о котором я позабыла, наивно полагая, что моя вчерашняя реакция дала ему понять, что все наши разговоры окончены.
— Вы можете отказаться от всего, — нервно мотая головой, повторил он. — Ваше право, — устав бороться с моим упрямством, сказал мужчина. И он захлопнул папку. — Но подумайте о благополучии вашего ребенка.
— Это не ваше дело! — отрезала я, разгневанная его тоном.
Я думала об этом со вчерашнего вечера. Если Мише так сильно хотелось, чтобы я уехала из Москвы — я бы уехала. Но ни в коем случае не приняла бы от него наследства, словно он уже погиб и у меня больше не было причин его ждать. Это выглядело еще хуже предательства и лишало меня всяческой надежды.
Вдруг во дворе раздался грохот, и несколько оглушительных выстрелов, от которых автомобили наших мужчин зашумели от включившейся сигнализации. Послышались крики, и в комнату вломился мой папа, чуть ли не снимая дверь с петель.
Я слышала крики Агаты и плачь детей, неистовые крики Альберта Михайловича, отдающего распоряжение охранникам с пистолетами в руках. Не помнила, как меня, обернув в огромное одеяло выволокли из дома, чтобы спасти от начавшейся перестрелки на заднем дворе. Снег не прекращая шел большими хлопьями, опускаясь на землю, и словно в замедленной съёмке, я заметила алое пятно у дороги. Папа прикрыл мне глаза, помогая разместиться в машине и автомобиль двинулся в направлении к трассе, ведущей в сторону города. Обернулась лишь на секунду, наблюдая за тем, как мой родной дом стал отдаляться, уменьшаясь в размерах.