Шрифт:
Перевод: Юлия Ушакова
Редактура: Лидия Саунина
Вычитка: Sunshine
Обложка: Ленчик Кулажко
Глава 1
Бо
Я уже бывал здесь.
Прошло немало времени, но старый дом в колониальном стиле выглядит так
Это один из самых известных домов в районе Гарден-Дистрикт Нового Орлеана. Туристы замирают перед ним во время самостоятельных аудиоэкскурсий, ахают и охают, узнавая о его истории. Я ее запомнил. Дом был построен в 1840-х годах после того, как несколько плантаций в этом районе были разделены и распроданы. Люди, разбогатевшие на хлопке и сахаре, приобрели огромные участки, чтобы избежать многоэтажных таунхаусов Французского квартала. Одним из таких людей был мой прапрапрадед, который поручил Генри Говарду воплотить в жизнь свою мечту о гордой усадьбе. После постройки особняк оставался в семье Фортье вплоть до конца 1960-х годов.
Жутко стоять за пределами той жизни, которую ты мог бы прожить, и смотреть внутрь, как призрак из рассказа Диккенса. Каждая деталь этого дома вбита в мою голову благодаря моей маме. Она таскала меня сюда, когда я был маленьким, мама просто обожает прогуливаться по дорожкам памяти. Для нее это катарсис — несколько минут поиграть в притворство, подумать, как бы сложилась ее жизнь, если бы дедушка не был вынужден продать дом, когда к нему постучались сборщики долгов.
— Мог бы ты представить, что жил бы здесь? — спрашивала она меня.
Тогда я, честно говоря, не мог. Я был деревенским мальчиком, выросшим в доме на колесах. Самым шикарным местом, в котором я когда-либо бывал, был Капитолий штата в Батон-Руж во время школьной экскурсии. Я не мог представить себя играющим в пятнашки на просторных изумрудных лужайках, когда в большинстве случаев мы с друзьями проводили время, поднимая пыль на старых грунтовых дорогах.
Когда старые деньги падают, они падают тяжело.
Она все еще хочет такой жизни, но я не могу ее в этом винить. Район Гарден-Дистрикт обладает несомненной притягательностью. Он привлекает таких знаменитостей, как Сандра Баллок, Брэдли Купер, Бейонсе и Джей-Зи. Все они приезжают в город на съемки, заражаются южным шармом, исходящим от поросших мхом живых дубов, и пытаются стать новоорлеанцами, но даже при наличии денег пробиться в общество Big Easy не так просто, как хотелось бы. Спросите мою маму. Она назвала меня Борегардом, как бы пытаясь обмануть людей, чтобы они относились ко мне с тем благоговением и уважением, которое вызывал мой предок, но первые имена не имеют значения в местах, где кровные связи очень глубоки. Если вы не Робишо, ЛеБлан или ДеЛакруа, назвать ребенка Борегаром — все равно что нанести помаду на свинью.
— Простите, месье, вы здесь живете?
Я поворачиваюсь направо и вижу азиатку средних лет, сжимающую в руках смятую карту. За ее спиной скопление любопытных туристов, с глазами, полными надежды. Один из них поворачивается к другому и громко шепчет:
— Кажется, он снимался в кино. Да! Это он, клянусь!
Я ни дня в жизни не играл.
— Нет, извините, мэм, — я покачал головой. — Я просто проездом.
Она улыбается и показывает на мою одежду.
— Ну, ты выглядишь так,
Я понимаю. Не многие туристы ходят в отглаженном костюме — особенно в августе в Луизиане, — но я приехал прямо со своего постановочного судебного процесса в Тулейне и не взял с собой сменную одежду. Ничего страшного. Я не собираюсь долго гулять по городу. На самом деле, мой пункт назначения находится прямо через дорогу.
Это дом, принадлежащий Митчелу и Кэтлин ЛеБлан, одной из старейших семей Нового Орлеана. Я слышал это имя миллион раз. Оно высечено на нескольких зданиях в центре города. Их дом желтый, двухэтажный, с белыми колоннами и темными ставнями. По сравнению с другими домами в этом районе он не такой грандиозный, но один только участок стоит миллионы. С левой стороны дома возвышается большой дуб, скрывающий небольшую квартиру в задней части дома и ярко-красную вывеску FOR RENT (сдается), висящую в окне, — по крайней мере, я надеюсь, что это все еще так. По состоянию на сегодняшнее утро квартира не была занята, но в этом районе арендная недвижимость быстро разлетается благодаря студентам Тулейна, желающим жить за пределами кампуса.
Я приподнимаю воображаемую шляпу перед удрученными туристами и перехожу улицу. Теплый ветер шелестит листьями, принося с собой сладкий аромат цветущих гардений и жасмина. Мои блестящие парадные туфли постукивают по выложенной кирпичом дорожке, прежде чем я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Я стучу и жду. В ответ — тишина. Я откидываюсь на пятки и пытаюсь снова. На этот раз я слышу слабый голос, зовущий через дверь.
— О, минуточку, иду! Я иду!
Входная дверь распахивается, и я пораженно смотрю на женщину, которая машет мне рукой.
— Вы, должно быть, Бо! — говорит она с широкой улыбкой.
Я никогда не видел фотографий мадам ЛеБлан, и в моем воображении сложился вполне определенный стереотип: чопорная и претенциозная, с тяжелыми жемчужинами, оттягивающими мочки ее ушей к земле. Воображаемая карикатура растворяется перед лицом реальной версии, у которой яркие линии смеха и халат художницы, поспешно повязанный вокруг талии.
Два карандаша заколоты в растрепанный пучок, высоко сидящий у нее на макушке. У нее пятно краски на щеке, а руки настолько перепачканы, что, когда я предлагаю пожать ей руку, она улыбается и вместо этого протягивает согнутый локоть. Я не могу удержаться от смеха, когда уверенно хватаюсь за внешнюю сторону ее руки и встряхиваю, как куриное крылышко.
— Простите. Я не рано?
Я чувствую себя обязанным спросить, хотя и знаю, что это не так. Я педантичен — не могу позволить себе роскошь не быть таким.
— Нет! Нет! — она качает головой и ведет меня на кухню, держа перед собой согнутые руки, как врач, готовящийся к операции.
— Вообще-то, ты как раз вовремя. Я действительно думала, что закончу работу в своей студии раньше, но свет был просто идеальным, и я не смогла оторваться, — она смеется, а затем делает небольшой вдох, пытаясь убрать с лица выбившуюся прядь светлых волос. После еще двух попыток ей, наконец, это удается, и тогда она снова обращает на меня свои выразительные карие глаза. — Теперь я могу предложить вам выпить что-нибудь холодное?
Я вспотел в этом костюме. Идти от трамвая по Сент-Чарльз-авеню недолго, но температура на улице колеблется в районе 100 градусов по Фаренгейту, а влажность просто удушающая.
— Было бы здорово, — говорю я, снимая пиджак.
— Замечательно! — затем она опускает взгляд на свои испачканные руки. — Ах да. Что ж, тебе придется помочь мне с этим. — Она смеется над своей оплошностью и направляется к раковине.
Я бросаюсь в бой:
— С удовольствием. Где стаканы?
— В том шкафу, вон там. Возьми три. В холодильнике должен быть лимонад. Я сделала его сегодня утром.