Красавица и Бо

Грей Р. С.

С этими словами он помахал мне рукой и вернулся в дом.

Она все еще смотрела на землю, покусывая нижнюю губу:

— Извини, иногда он может быть немного чересчур заботливым. Он все еще думает, что я ребенок.

Я кашлянул, чтобы подавить смех:

— Ну, если честно, то ты вроде как ребенок и есть.

Она снова посмотрела на меня, неуверенно нахмурившись:

— Ты можешь не допивать лимонад, если не хочешь.

— Я хочу. Он очень вкусный.

И я не лгал. Он был хорош, такой освежающий и сладкий. Она кивнула и поджала губы, чтобы не улыбнуться, и, возможно, после этого она действительно пошла в дом и помогла отцу с кроссвордом, но сейчас она снова в своей комнате,

прячется под подоконником. Меня должно было бы раздражать такое внимание, но это так мило.

Лорен не похожа на других девочек из «МакГи», которых я видел гуляющими по Гарден-Дистрикт. Большинство из них носят школьные поло уменьшенного размера, подходящие для малышей, в сочетании с юбками, подолы которых поднимаются и опускаются в зависимости от уровня контроля со стороны администрации. На днях, когда она ворвалась в дом после уроков, юбка Лорен опускалась ниже колен, а ее мешковатая рубашка казалась на два размера больше. По первому впечатлению я решил, что она делает какой-то бунтарский выбор, но позже стало ясно, что ей, скорее всего, и в голову не приходило одеваться как-то иначе. Отрадно, что она не пытается повзрослеть быстрее, чем следует. Это очаровательно, особенно когда мои дни заполнены жестокими студентами-юристами, которые, вероятно, читают Harvard Law Review⁴ с тех пор, как научились ползать. Из-за этой милой наивности я знаю, что должен быть осторожен рядом с ней. Чем меньше времени мы будем находиться рядом друг с другом — даже если это будут чисто платонические отношения, — тем лучше.

Дом моей мамы находится ближе к Батон-Ружу, чем к Новому Орлеану, вот почему я решил поступить в университет Луизианы для получения степени бакалавра. Это облегчало поездки домой по выходным. Для меня те годы были тяжелыми, когда мой отец болел, а мама была подавлена.

Прошли годы, но когда я сворачиваю на длинную извилистую грунтовую дорогу, полуприцеп моего отца по-прежнему первое, что я вижу. Кабина, некогда ярко-красная и блестящая, еще больше уступила свою территорию разъедающему воздействию влажного воздуха залива. Даже когда отец был жив, она была старой и склонной к поломкам. Мы могли бы продать его, чтобы покрыть часть расходов за похороны, но он казался нам последней осязаемой связью с ним, и мы не могли заставить себя расстаться.

Еще в колледже, когда приезжал в гости, я иногда брал ключи с вешалки рядом с дверью, отпирал кабину, забирался на его сиденье и вдыхал тягучий аромат. На зеркале заднего вида, напротив его четок, висела маленькая, выцветшая на солнце фотография, на которой мы с ним были запечатлены, когда я играл в младшей лиге. Раньше я подолгу изучал эту фотографию и позволял печали съедать меня заживо. После этого я спрыгивал вниз и захлопывал дверь грузовика, символически пряча свои чувства внутри. Я учился в колледже, стараясь поддерживать достаточно высокий средний балл, чтобы сохранить стипендию и поступить в хорошую юридическую школу. У меня не было ни такой роскоши, как горевать, ни возможности взять отпуск на год и помочь маме приспособиться к ее новой жизни. Нет, я продолжал двигаться вперед, отгородившись от мира и сосредоточившись на будущем. Теперь в такие дни, как сегодня, я распаковываю небольшие порции накопившихся эмоций за блинами и перебираю их, как старые папки с делами.

— Бо!

Моя мама бросается на меня, как только я вхожу в дверь, приподнимается на цыпочки, чтобы обхватить меня руками за шею.

— Клянусь, ты стал еще больше.

Я смеюсь:

— Ты и на прошлой неделе так говорила.

— Ну я серьезно. Когда же ты перестанешь расти?

Я провожу рукой по своим коротким волосам:

— Никогда, если ты будешь продолжать кормить меня так же,

как сейчас. Этой еды хватит на 10 человек.

Рядом с духовкой стоят тарелки с беконом и яйцами, от которых еще идет пар.

Она отмахивается от моих опасений.

— Ешь, что хочешь. Остальное я возьму с собой в церковь. Это не пропадет даром.

Я делаю, как мне говорят, наполняя свою тарелку. Я проголодался после утреннего переезда, и мы выносим еду на улицу, чтобы поесть на крыльце. Я понял, почему мой дед уехал из Нового Орлеана после того, как потерял дом. Здесь за ту же цену, которую вы заплатили бы за аренду небольшой квартиры в городе, вы можете получить пару акров земли в свое распоряжение. У моей мамы огромный участок, со всех сторон окруженный лесом. Она держит кур в курятнике за домом, несколько бездомных кошек бродят вокруг, а две ее пушистые колли игриво гоняются за ними.

Ее дом даже не похож на трейлер. Несколько лет назад я построил для нее веранду, и она обставила ее разноцветными креслами Adirondack⁵ и зеленью в горшках. Под окнами снаружи висят ящики для растений, переполненные желтыми хризантемами.

— Я видел дом на этой неделе. — Мне не нужно уточнять, она знает, о каком доме я говорю. — Вообще-то, я думаю, что с этого момента я буду видеть его часто.

Она не отрывает взгляда от своей тарелки, накалывая яйца на вилку:

— Почему?

— Я снимаю квартиру через дорогу на последние два семестра.

Ее вилка замирает, и она поднимает взгляд, сосредоточившись на чем-то вдалеке:

— Через дорогу… ты имеешь в виду, на территории ЛеБланов?

Я киваю и откусываю кусок бекона, понимая, что она уже совсем перестала есть.

Я подумывал о том, чтобы ничего ей не говорить. Я знал, что это вызовет у нее интерес, и теперь беспокоился, что она придаст этому слишком большое значение.

— Квартира над гаражом, что ли?

— На заднем дворе.

— Ты имеешь в виду… бывшее помещение для прислуги? — Ее тон неуверенный.

— Да, но там мило. Его переделали.

Я вижу, как в ее голове крутятся колесики. Ей больно осознавать, что я так близок к ее мечтам и в то же время так далек.

— Ну, если ты счастлив, то и я счастлива. Поговорим об этом месте.

Я киваю:

— Семья тоже хорошая. Хорошая обстановка.

— Митчелл и Кэтлин, верно?

Меня нисколько не удивляет, что она знает ЛеБланов по именам. В конце концов, это старый добрый Новый Орлеан.

Я киваю.

— А как зовут их дочь?

— Лорен, — отвечаю я, стараясь не смотреть на нее.

— Точно. Лорен. — Она говорит так, как будто ей все очень нравится. — Я видела ее в прошлом году по телевизору во время бала Марди Гра, знаешь, такого большого, со всеми дебютантками и королем с королевой?

Я знаю, о каком бале она говорит. Каждый год в «жирный вторник» устраивается грандиозный бал в честь окончания карнавального сезона и начала Великого поста. Эта традиция такая же старая, как и сам город, но очень немногие люди в Луизиане когда-либо будут иметь честь присутствовать на нем. Для менее привилегированных это событие транслируется по каналу PBS. Мама заставляла меня сидеть и смотреть на протяжении многих лет, и это самое скучное дерьмо, которое только можно найти на телевидении, не говоря уже о том, как трудно было маленькому мальчику следить за всей этой иерархией. Дебютантки, придворные, король и королева — все это ненастоящее, по крайней мере, так я говорил себе. В детстве я закатывал глаза, прекрасно понимая, что в Новом Орлеане нет настоящего короля или королевы, но теперь я знаю лучше. Эта комната, эти люди — они действительно правят городом. Возможно, вся эта пышность и зрелищность лишь показуха, но власть реальна.