Красавица и герцог

Куин Джулия

Джек ощутил легкую дрожь, волной пробежавшую по спине. Ему нравилось быть предметом внимания мисс Эверсли.

– Вы сказали, – продолжала она, – что нередко бываете серьезным, и предложили мне самой догадаться когда.

– Я так и сказал? В самом деле?

– Ну да. Примерно.

– Ну что ж… – Он облокотился на стол и посмотрел Грейс в лицо. Две пары глаз – зеленые и синие – обменялись долгим изучающим взглядом. – Как вы думаете, сейчас я серьезен?

На мгновение Джеку показалось, что Грейс готова ответить,

но она лишь улыбнулась, легко и безмятежно.

– Я не знаю.

– Вы разочаровали меня, мисс Эверсли.

Все с той же ангельской улыбкой она вернулась к еде.

– Я не могу взять на себя смелость судить о вещах, не предназначенных для моих ушей, – прошептала она.

Джек не смог удержаться от смеха.

– У вас весьма изощренное чувство юмора.

Казалось, комплимент пришелся ей по душе, словно мисс Эверсли долгие годы ждала подобной похвалы. Но прежде чем она успела что-либо произнести (если, конечно, она пожелала бы ответить), очарование их уединенной беседы было нарушено грубым вторжением герцогини. Старуха прошествовала к столу, по пятам за ней с несчастным видом плелись две горничные, обе выглядели вконец истерзанными.

– Что тебя так рассмешило? – потребовала ответа герцогиня.

– Ничего особенного, – ответил Джек, решив избавить Грейс от необходимости поддерживать разговор. За пять лет службы у герцогини бедная девочка заслужила небольшую передышку. – Я наслаждался очаровательным обществом мисс Эверсли.

Герцогиня смерила компаньонку и внука недоверчивым, колючим взглядом.

– Мою тарелку, – отрывисто бросила она.

Одна из горничных метнулась к сервировочному столу, но старуха остановила ее окриком:

– Предоставьте это мисс Эверсли. – Грейс молча встала, а герцогиня повернулась к Джеку: – Она единственная, кому удается сделать все так, как надо. – Герцогиня сокрушенно покачала головой и фыркнула, недвусмысленно выражая свое мнение об умственных способностях слуг.

Джек не ответил, решив, что к данному случаю как нельзя лучше подходит излюбленное изречение его тетушки: «Если не можешь сказать ничего приятного, лучше промолчи».

И все же его одолевало искушение произнести похвальную речь в защиту слуг.

Грейс вернулась с тарелкой в руках. Поставив ее на стол перед герцогиней, она точно рассчитанным движением повернула ее так, чтобы яйца оказались ближе всего к вилкам.

Джек наблюдал за этим священнодействием сначала с любопытством, а затем с восхищением. Тарелка герцогини была разделена на шесть одинаковых секций, формой напоминающих клинья, и в каждой из них лежала своя закуска. Эта своеобразная композиция была исполнена с поразительной аккуратностью. Ни одного некрасивого потека или небрежно уроненного кусочка. Даже голландский соус на кружочках яйца лежал безупречно ровными завитушками.

– Это подлинный шедевр, – объявил Джек, наклоняясь вперед. Ему показалось,

что Грейс написала соусом поверх яйца свое имя.

Мисс Эверсли метнула в его сторону красноречивый взгляд.

– Это солнечные часы? – спросил Джек с самым невинным видом.

– О чем ты? – проворчала герцогиня, взяв в руку вилку.

– Нет! Не разрушайте эту красоту! – воскликнул Джек, с трудом удерживаясь от смеха. Однако герцогиня уже вонзила вилку в дольку печеного яблока. – Как вы могли! – укоризненно проворчал Джек.

Грейс отвернулась, скрывая улыбку.

– Какого черта? Что ты несешь! – возмутилась старуха. – Мисс Эверсли, почему вы отвернулись к окну? Может, вы мне расскажете, что тут болтает мой внук?

Грейс повернулась, прикрывая рот рукой.

– Я даже не представляю себе.

Глаза герцогини недоверчиво сузились.

– Думаю, вы знаете.

– Уверяю вас, – возразила Грейс. – Мне нечего сказать. Вашего внука трудно понять, никогда не знаешь, что он имеет в виду.

– Никогда? – отозвался Джек. – Вы судите слишком поспешно. Мы едва знакомы.

– А кажется, что довольно давно, – заметила Грейс.

– Интересно, – задумчиво пробурчал Джек, – почему у меня такое ощущение, будто меня только что оскорбили?

– Если бы тебя оскорбили, ты бы не сомневался, а знал точно, – отрезала герцогиня.

Грейс удивленно повернулась к ней:

– Вчера вы говорили иначе.

– А что она говорила вчера? – поинтересовался мистер Одли.

– Он один из Кавендишей, – непререкаемым тоном изрекла герцогиня, считая, что этим все сказано. – Мы другие, – снисходительно добавила она, не доверяя, по-видимому, умению Грейс строить логические умозаключения.

– Общие правила здесь неприменимы, – пожал плечами Джек и подмигнул Грейс, когда герцогиня отвернулась. – Так что же ее светлость говорила вчера? – повторил он свой вопрос.

Грейс сомневалась, что сумеет в точности передать слова герцогини, вдобавок вчерашний разговор оставил у нее неприятное чувство, но было бы невежливо дважды уклониться от ответа.

– Мадам говорила, что оскорбление – тонкое искусство, доступное лишь немногим, и высшее мастерство в том, чтобы не дать жертве почувствовать себя оскорбленной. – Она покосилась на герцогиню, ожидая, что та захочет ее поправить.

– Жертве не дано оценить красоту игры, – ехидно заметила герцогиня.

– Значит, тот, кто оскорбляет, наслаждается своим триумфом в одиночестве? – спросила Грейс.

– Ну, разумеется. А если даже стрела достигла цели, какая разница? – Герцогиня презрительно фыркнула и принялась за завтрак. – Мне не нравится этот бекон, – громко пожаловалась она.

– Вы всегда ведете такие замысловатые разговоры? – поинтересовался Джек.

– Нет, – честно призналась Грейс. – Последние два дня все идет не так, как обычно.