Красавица и мужчина гор
Шрифт:
Мне просто нужно было прожить достаточно долго, чтобы сказать ей, как называется происходящее между нами.
Поскольку у меня не осталось ни малейших сомнений.
Любовь.
Глава 8
Белла
Я не могла оставить его истекать кровью на снегу, с блестящим от пота лбом, все еще сжимавшего в руке винтовку, спасшую наши жизни.
Ронан был без сознания, и я ни за что не сумела бы поднять этого человека-зверя без чьей-либо помощи.
Однако оставь я его здесь, и у него не было бы ни единого шанса выжить. Я должна была сделать все, что бы ни потребовалось.
— Очнись, Ронан, — попросила я. — Пожалуйста.
Он даже не пошевелился, что перепугало меня еще больше. Меня приводила в ужас перспектива потерять человека, с которым всего несколько часов назад я была близка и кому отдала себя.
Скорее всего, было опрометчиво и безумно сбегать из поместья. Возможно, мне стоило остаться.
«Ну конечно, стоило», — подумала я теперь, увидев, чего нам стоила моя глупость. Затем я вспомнила о своем бедном отце и задалась вопросом, как он отреагировал бы, заведи его дочь отношения с Лакланом.
Нет, никаких отношений.
Но я не собиралась позволять этому мужчине замерзнуть насмерть у меня на глазах. Мужчине, шептавшему мне на ухо совершенно неприличные слова, пока мы всю ночь напролет занимались любовью. Мужчине, помогшему мне раскрыться во многих смыслах.
Я не могла потерять его.
Тогда я поцеловала Ронана — со всей злостью на его происхождение — чтобы не дать ему умереть.
Он называл мой рот живительным нектаром. Господь милосердный, вчера вечером Ронан так и сказал, поэтому я решила попытаться.
Этот поцелуй просто не мог стать для нас последним.
Прижавшись к губам Ронана, я провела по ним языком, упрашивая его ответить мне. Убеждая пошевелиться от моего прикосновения и очнуться.
Даже когда он лежал без сознания, его рот все равно был волевым и твердым. Внушавшим куда больший трепет, чем я считала возможным. Пускай Ронан назвал мои поцелуи спасительными, но его поцелуи были восхитительным деликатесом.
Однажды испробовав их, никогда не будет достаточно. Мне хотелось больше.
Мне был нужен Ронан.
От моего поцелуя он пришел в себя, и когда открыл глаза, его пронизывающий взгляд успокоил мои худшие страхи. Ронан был жив.
Отодвинув пряди волос с его лица, я напряженно посмотрела на него.
— Не теряй сознание, — взмолилась я.
Он кивнул — едва заметно — но я получила подтверждение. Он смотрел на меня так, словно просто не мог не выжить.
Ронан — зверь, мужчина гор, и не позволил бы парочке волков уничтожить его.
Поднимаясь с земли, он содрогался от каждого движения, в то время как я поддерживала его за талию, сожалея, что в качестве опоры не могла предложить ему ничего, кроме своего плеча. И сожалея, что не могла стать для Ронана всем.
Какая эгоистичная мысль, учитывая, что я сама оттолкнула его и сбежала. Теперь я не имела права надеяться на что-то большее.
Тем не менее, я не врала себе о своих чувствах.
Что бы между нами ни происходило, оно было куда значимее простой похоти. Нас связывало нечто глубже и искренней потребностей тела.
Но я боялась озвучить правду.
Боялась дать название тому, что захлестывало меня, пока я молила Господа дать мне сил отвести Ронана домой.
Я по-прежнему не знала, что делать.
Пока я обрабатывала Ронану раны, он периодически приходил в сознание. В конце концов, мне удалось уложить его в постель и дать ему поспать. Сон — лучшее лекарство.
Ронан проспал почти весь день. В таких погодных условиях у меня не было возможности позвать врача, но я почти всю жизнь прожила в горах и знала, как оказывать первую медицинскую помощь. За последние годы произошло много несчастных случаев, поэтому умение перевязывать раны было у жителей моего города в крови. К счастью, Ронан ничего себе не сломал.
Меняя повязки на его голени и предплечье, я знала, как ему больно, и вздрагивала. Но также я благодарила Всевышнего за то, что Ронан вообще выжил.
Он спал беспокойно и постоянно метался. Было крайне важно не дать ему простудиться, поэтому я разожгла камин.
— Прости меня. Я не знал, — вскрикнул Ронан, и я прижала ладонь к его щеке, не желая, чтобы он мучился. Или чтобы его сны превратились в кошмары.
— Я бы приехал раньше, — продолжил бредить Ронан, и я холодной губкой обтерла ему лоб, пытаясь читать между строк. Я знала, что узел страданий, отражавшийся вчера в его глазах, завязан глубоко в сердце.
Как же мне хотелось найти способ его распутать.
И мне хотелось, чтобы Ронан не был тем, кого я должна презирать.
А еще мне хотелось назвать его своим.
Внезапно он, так и не проснувшись, позвал меня по имени, и мое сердце пропустило удар. Меня захлестнуло волной желания, и пускай Ронан лежал на постели раненый, мое существо пробуждалось для этого неприрученного мужчины.
Для мужчины, звавшего меня.
От своих мыслей я выпрямилась. Теперь, когда дыхание Ронана стало размеренным, я смогла отложить губку и отойти от кровати. Я прекрасно понимала, что чем дольше просижу подле Ронана, тем сильнее привяжусь к нему. Было бы жестоко влюбиться в человека, которого я никогда не смогу получить.
И не должна получать.
Выскочив из спальни, я бросилась прочь, пытаясь прояснить голову и усмирить сердцебиение.
Я открыла дверь в конце коридора и, забежав в комнату, прижалась спиной к стене. Зажмурившись, я старалась дышать ровно.
Только когда мой пульс начал замедляться, я медленно открыла глаза, и у меня тут же перехватило дыхание.
Я оказалась в библиотеке размером больше, чем жизнь.
Книжные стеллажи высотой в двенадцать футов [2] , заполненные рядами и рядами книг в мягкой обложке или в твердом переплете, стоявших по большей части корешками ко мне. Широко открыв рот, я смотрела на них, словно на чудо. В разы масштабнее любого книжного магазина и, конечно, куда уютнее моего рабочего места в библиотеке кампуса.
2
3,66 м