Красавица

Мак-Кинли Робин

Соблазн отказаться от еды и тем самым расстроить планы Чудища на мой откорм растаял, словно масло на раскаленной сковороде. Осталось только осознание, что с самого завтрака, съеденного двенадцать часов назад, у меня во рту за весь день не было ни крошки. Я с аппетитом принялась за еду. Не могу сказать, что узнала хотя бы малую часть из того, что мне предлагалось, однако приготовлено все было отменно. Разнообразием этот стол превосходил самые изысканные пиры, на которых мне доводилось бывать в городе. Однако стоило мне, наевшись, со вздохом откинуться на спинку кресла, как худшие опасения нахлынули с новой силой, словно только и дожидались, когда я отдохну, чтобы завладеть моим вниманием. Я выскочила из-за стола, забыв и думать о чудесных яствах, и направилась к двери. Больше ждать невозможно, я должна узнать

сегодня и сейчас, какая судьба мне уготована. Если Чудище не желает идти знакомиться, что ж, я отыщу его сама.

Ужин придал мне сил, и я отправилась на поиски если не воодушевленная, то, по крайней мере, бодрая. Очень скоро я потеряла счет коридорам, лестницам, покоям и залам. Мне на глаза попадалась мебель и украшения всех мыслимых и немыслимых стилей — как тех, о которых я имела представление, так и совершенно неведомых. Столы, стулья, диваны черного дерева и всех оттенков коричневого, слоновой кости, алебастровые, костяные, даже медные, латунные и нефритовые, серебряные и золотые. И все как на подбор — произведения искусства и воплощение высочайшего мастерства. На стенах висели гобелены и сотни картин — в основном морские и сухопутные пейзажи. Людей на них почти не встречалось, впрочем, как и зверей. Никаких сцен охоты, никаких охотничьих трофеев — рогов, чучел или оружия. Лишь статуи на изящных постаментах или в нишах, фарфор в витринах и роскошные ковры, перемежающиеся с квадратами полированного мраморного пола или наборного паркета. Никаких часов и ни одного зеркала.

Довольно быстро я перестала понимать, куда и зачем иду, но упрямо продолжала поиски. Изысканный ужин, необычная обстановка и одолевающие меня опасения гнали прочь усталость и сон. Однако вскоре красоты замка начали сливаться в сплошное пятно. Глаза разбегались, как днем в саду и в трапезной перед ужином.

Через некоторое время — возможно, через несколько часов — один из коридоров вывел меня к двери с золоченой табличкой. При моем приближении сами собой зажглись свечи в нишах по обе стороны двери (я уже привыкла в своих блужданиях к невидимым пажам, которые, чиркнув невидимым кресалом, без лишних искр, с первой попытки, зажигают передо мной светильники). На табличке значилось: «Комната Красавицы». Едва я успела дочитать, как дверь бесшумно отворилась.

Я медлила. Что, если тут подразумевается вовсе не мое прозвище, а некая абстракция, и тогда меня постигнет неминуемая кара как незваную гостью? С другой стороны, я ведать не ведаю, какую игру со мной затеяли, а если владелец замка хочет заманить меня в ловушку, есть способы и полегче. Самим своим приходом в замок я выказываю покорность и смирение. Я заглянула внутрь. Даже в этом царстве изысков и шедевров комната поражала королевской роскошью убранства. Огромная кровать под золотистым пологом, покрытая белым покрывалом с алыми и зелеными узорами. Высокие платяные шкафы, распахнувшие двери под моим взглядом, словно не выдержав напора сотен бальных платьев немыслимой красоты. Рулон густо-синего шелка, расшитого серебряными летящими птицами, упав с какой-то дальней полки, расстелился мне под ноги поверх вытканного янтарным узором ковра. На низких столиках рядом со шкафами стояли шкатулки для украшений, не уступающие в драгоценности и изысканности своему содержимому, а еще лежали гребни и щетки, которых хватило бы на дюжину капризных принцесс, и мерцали хрустальные флаконы духов с изумрудными пробками. Благоуханный аромат красных и белых роз плыл по комнате, переливаясь, будто радуга.

Противоположная стена состояла из множества стеклянных окошек, спускавшихся рядами от высокого сводчатого потолка к широкой лежанке, обитой стеганым бело-золотым бархатом. Я перевела взгляд на соседнюю стену и, перестав выискивать скрытые смыслы в надписи на двери, шагнула внутрь, не сдержав изумленного вздоха. По обеим стенам выстроились стеллажи с книгами. Сотни переплетенных в кожу томов, величественных и мудрых. Я благоговейно погладила кожаные корешки. А еще там был письменный стол с таким количеством ящиков и выемок, что позавидовал бы самый педантичный или, наоборот, самый рассеянный ученый. На крышке высилась стопка белейшей бумаги, в золоченых и хрустальных чернильницах блестели чернила всех цветов радуги, а запасы гусиных и металлических перьев не поддавались счету. Я опустилась на стул, обозревая

эти несметные сокровища.

И тогда, не дав мне вволю полистать гладкую бумагу и выложить ровными рядами перья, вернулся знакомый ветерок. Прошмыгнув у меня под пальцами и покружив у стула, он привлек мое внимание к камину напротив кровати и стоявшей рядом кремово-серебристой ванне. На моих глазах в нее вылился последний кувшин горячей благоуханной воды (летающие фарфоровые кувшины всполошили меня куда больше, чем невидимые пажи), а на спинку соседнего кресла улеглись стопкой мягкие полотенца. Я не видела причин, по которым жертва не может встретить свою судьбу чисто вымытой, — и заодно укрепить боевой дух.

Получилось отлично. Заколдованное мыло ни разу не попало в глаза. Ветерок, пожонглировав мочалками, щетками и полотенцами, расчесал мои волосы и вплел в них нефритово-зеленую ленту, а потом вывесил передо мной бледно-зеленое платье с пышной, как пена, многоярусной юбкой, усыпанной крошечными мерцающими бриллиантами.

— Ха! — сказала я. — В жизни такое не надену.

Мы с ветерком немного повздорили насчет моего внешнего вида (старая одежда успела куда-то исчезнуть, пока я мылась), и в результате зеленая лента из моей прически исчезла, а ветерок, озабоченно присвистывая, заметался по комнате. Он шелестел длинной шелковой каймой полога и дергал тяжелые золотые кисти длинных шнуров, подвязывающих занавеси. Повсюду — на полу, на кровати, на спинках стульев — громоздились разноцветные груды пышных платьев. С одним из них я в конце концов смирилась, хотя и через силу. Платье выглядело скромнее первого, зеленого, однако и тут не обошлось без жемчужин на корсаже и юбки золотого бархата, чуть бледнее, чем полог над кроватью.

Я повернулась к выходу. Несмотря на поздний час, я чувствовала, что не засну, пока не выясню, какая судьба мне уготована, — даже если тем самым лишь приближу трагическую развязку. Покинув «Комнату Красавицы», я ненадолго замешкалась, глядя, как пляшут отблески свечей на золотой табличке закрывшейся за мной двери. Снова потянулась череда галерей и покоев со сводчатыми потолками и колоннами. Я почти не обращала внимания на открывающиеся моим глазам чудеса, сосредоточившись на одном: найти моего гостеприимного хозяина — либо тюремщика. В конце концов поиски привели меня на балкон, нависающий над темным залом, похожим на трапезную, где я ужинала. Свечи зажигались лишь в нескольких шагах передо мной, а дальше все тонуло во мраке. Через минуту-другую они гасли за моей спиной, как я выяснила, обернувшись пару раз. Высокие окна, если не скрывались за портьерами, лишь слегка светлели на фоне стены в эту безлунную ночь. В какой-то миг мне показалось, что впереди, там, где еще не успели зажечься услужливые свечи, мелькнул золотистый луч, пробивающийся через приоткрытую дверь. Сердце забилось часто-часто, и я, неслышно ступая, двинулась туда.

Как и прочие двери в замке, она отворилась передо мной сама. Еще несколько дней, и я забуду, как пользоваться дверными ручками и щеколдами. Комната за дверью оказалась просторной, теплой и элегантной, хотя и небольшой, по меркам этого замка. По левую руку от двери горел огонь в камине, забранном кованой решеткой с узором в виде лозы. У камина стояли два кресла. Одно пустое — а в другом угадывалась массивная фигура. Неяркое, дрожащее пламя в камине почти ничего не освещало, и хотя на столике рядом с занятым креслом виднелся подсвечник с дюжиной длинных свечей, ни одна из них не горела. Я вдруг поняла, что стою в пятне света от зажженных в коридоре ламп. Глаза постепенно привыкали к царящему в комнате полумраку — в кресле показались очертания обтянутого зеленым бархатом колена.

— Добрый вечер, Красавица! — прорычал глухой голос.

Вздрогнув, я прижалась к дверному косяку, успокаивая себя тем, что Чудище — это ведь оно, сомнений нет, — пока не проглотило меня живьем.

— Добрый вечер, милорд. — Ровный голос не отражал моего состояния.

— Я Чудище, — представился хозяин. — Так меня и зови.

— По своей ли доброй воле ты пришла в этот замок? — спросил он чуть погодя.

— Да. — Я вложила в ответ всю свою отвагу.

— В таком случае весьма признателен. — Слова прозвучали неожиданно тихо, несмотря на громовые раскаты, прогремевшие в каждом слоге. Подобного приема я никак не ожидала и, пораженная, Выпалила, не подумав: