Красавица
Шрифт:
— Остаток пути я почти не помню, — закончил отец. — Снова пошел снег. В одной руке я сжимал поводья, в другой — розу. Очнулся, только когда конь выбрался на опушку и я узнал наш дом на лугу.
Отец умолк и, словно не в силах глядеть на нас, отвернулся к огню. Тени от неутомимого пламени закружили розу в хороводе, и она будто кивала своей алой головкой, подтверждая рассказ отца. Мы все сидели как громом пораженные, сознавая лишь одно: в дом снова пришла беда. Мы словно вернулись в тот день, когда узнали о внезапном разорении. Тогда мы еще не представляли, чем обернется для нас потеря состояния
Не знаю, сколько длилась эта тишина. Я посмотрела на розу, безмолвно и безмятежно алевшую на камине, и вдруг услышала собственный голос:
— Когда выйдет срок, отец, я вернусь в замок с тобой.
— Нет! — вскричала Хоуп.
— Никто туда не вернется, — заявила Грейс.
Жервен, нахмурившись, уставился в пол. Отец не отрывал взгляда от пламени в камине.
— Кто-то должен туда вернуться, Грейс, — наконец проговорил он. — Но я поеду один.
— Нет, — возразила я.
— Красавица! — взмолилась Хоуп.
— Отец, — настаивала я, — Чудище ведь пообещало, что не тронет меня.
— Мы не можем рисковать твоей жизнью, дочка.
— Гм. А твоей, выходит, можем?
Отец понурился:
— Она и так на исходе. А ты молода. Спасибо за предложение, но я вернусь один.
— Я не предлагаю. Я еду.
— Красавица! — прикрикнула на меня Грейс. — Прекрати, отец, зачем вообще кому-то ехать? Не явится же Чудище за тобой сюда в самом деле. Здесь тебе ничто не грозит. Его владения кончаются за воротами.
— Вот именно, — подхватила Хоуп. — Жер, скажи им. Может, они хоть тебя послушают.
Жервен вздохнул:
— Прости, Хоуп, сердце мое, но я вынужден согласиться с отцом и Красавицей. Давши слово — крепись.
Хоуп ахнула и, залившись слезами, уткнулась в плечо Жервена, который принялся гладить ее по каштановым волосам.
— Если бы не роза, я и сам бы нипочем не поверил… Это я виноват. Надо было предостеречь вас получше, — тихо сокрушался Жервен. — О том, что в лесу нечисто, рассказывали еще деды и прадеды. Надо было мне прислушаться.
— Ты прислушался. Ты же велел нам не ходить в лес, предупреждал, что он древний и опасный и что о нем много странных слухов бродит…
— Нет, парень, ты тут ни при чем, — заверил отец. — Не казни себя. Это моя дурная голова повела меня через лес в пургу. Виноват я один и никто больше, мне и расплату нести.
— Слухи… — проговорила Грейс. — Мы с Хоуп слышали, что в лесу живет Чудище, страшилище, которое поедает всех тварей, бегающих и летающих, и поэтому в лесу нет дичи. А еще оно заманивает путников на погибель. И оно очень, очень древнее, как холмы вокруг, как деревья в лесу. Мы ничего вам не рассказывали, потому что боялись, вы нас засмеете. Это нас Молли предостерегала, чтобы мы не ходили в лес.
Я оглянулась на Жера. За два года мы ни разу не возвращались к тому, о чем он рассказал мне той первой осенью.
Хоуп перестала плакать:
— Да, мы думали, это все чепуха. А ходить в этот жуткий лес у нас и без того не было ни малейшего желания. — По щекам сестры вновь заструились слезы, однако она выпрямилась, прижимаясь к Жервену, обнимавшему ее за плечи. — Ох, отец,
Отец покачал головой.
— А что в ваших седельных сумках? — вдруг спросил Жервен.
— Да ничего особенного. Немного денег — я думал купить корову, чтобы не возить молоко для малышей из города, но, боюсь, там и на корову едва хватит.
Жервен встал, не выпуская руку Хоуп, и склонился над седельными сумками, со вчерашнего вечера лежавшими в углу. Грейс и Хоуп, всегда исправно следившие за порядком в доме, почему-то не решились их тронуть.
— Когда мы с Красавицей вчера их тащили, они показались мне тяжеловатыми.
— Разве? Да нет же. Откуда там тяжесть? Они почти пустые. — Преклонив колени рядом с Жервеном, отец расстегнул одну из сумок и с изумлением вытащил две дюжины превосходных восковых свечей, льняную скатерть с изящной кружевной каймой, несколько бутылок выдержанного вина и бутылку еще более выдержанного бренди, серебряный штопор с головой грифона (красные глаза подозрительно напоминали рубины). Бережно завернутый в кожаный кисет, на свет появился нож с костяной ручкой в виде вытянувшегося в прыжке оленя, заложившего за спину ветвистые рога. Дно мешка по самое запястье наполняли монеты — золото, серебро, медь, латунь. Под грудой монет скрывались три деревянные шкатулки, на полированных крышках которых блестели инкрустированные перламутром инициалы — Г., Х. и К.
— Грейс, Хоуп и Красавица… — догадался отец и раздал шкатулки.
Сестры принялись извлекать одно за другим золотые ожерелья, жемчуга, бриллианты и изумруды, серьги с топазами и гранатами, сапфировые браслеты и опаловые перстни. Вскоре на домотканых подолах заискрились груды самоцветов.
Моя шкатулка была до краев наполнена коричневато-зелеными неровными катышками. Я зачерпнула горсть, и они с шелестом заструились сквозь пальцы обратно в шкатулку. И тут меня осенило.
— Семена розы! — рассмеялась я радостно. — А Чудище, оказывается, с юмором! Мы бы с ним, кажется, поладили.
— И не думай, Красавица! — осадил меня отец. — Я никуда тебя не пущу.
— Как, интересно? Привяжешь? Я поеду. Более того, если ты прямо сейчас не пообещаешь взять меня с собой, когда выйдет срок, я убегу сегодня же ночью, как только все заснут. Ты ведь сам говорил, замок найти легко — достаточно всего лишь заблудиться в чащобе.
— Слышать невыносимо! — заявила Хоуп. — Должен же быть какой-то выход.
— Нет никакого выхода, — покачал головой отец.
— И ты согласен? — спросила Грейс Жервена; он кивнул. — Тогда придется и мне поверить, — медленно проговорила она. — Кто-то должен поехать. Но не обязательно ты, Красавица. Я могу.
— Нет, — возразила я. — Розу сорвали для меня. Я младшая. И самая некрасивая. Не большая потеря для хозяйства. И потом, Хоуп без тебя туго придется с малышами, а я гожусь только дрова рубить и грядки полоть. С этим любой деревенский парень справится.
Грейс посмотрела на меня долгим пристальным взглядом.
— Ты же знаешь, я кого хочешь переспорю.
— Да, вижу, настроена ты решительно. Только не понимаю почему.
Я пожала плечами:
— Мне уже восемнадцать. Самый возраст для приключений.