«Красин» во льдах
Шрифт:
С жалостью мы смотрели на черную полосу чистой воды, остававшейся позади ледокола. На воде еще не исчез взрыхленный след ледокола. След корабля живет на воде долго. С кормы постоянно была видна — если только «Красин» шел по воде — двойная белая колея, которой обозначен путь корабля.
Черная вода становилась узкой полоской и скрывалась за краем льдов, за чуть видневшейся линией кромки. Из ледяной пустыни мы так и не выбрались до тех пор, пока не повернули обратно, заканчивая поход.
Надо было много раз самому себе повторять, что белая пустыня — только обледенелый океан, что в самом деле под многометровым настилом из зеленой и синей тверди — вода, глубины, не проверенные еще никем.
Надо было смотреть на карту, себя самого убеждать и на слово верить спокойному Эгги, что движемся мы не по суше, покрытой снегом, и то, что нам кажется сушей, на самом деле — обледенелое полярное море. «Красин» шел, раздавливая, раздвигая ледяной покров. За кормой вскипало в черной воде битое крошево льда, на минутку только показывалась вода и затем снова сейчас же забивалась льдом. Раздвинутый лед, разбитый и раскрошившийся, стремился занять свое прежнее место. Пустыня была покрыта неровными вышками торосов. С правого борта виднелись черные выступы холодной земли Норд-Остланда. Вдавался в обледенелый океан длинный мыс Кап-Платен. Слева высовывался такой же, как и Кап-Платен, черный каменистый и дикий остров Парри, из группы Семи Островов. «Красин» шел между маленьким Парри и берегом Северо-Восточной Земли — Норд-Остланда.
— В этих местах могут быть люди, — сказал капитан. — Может быть, сам Амундсен. Возможно, где-нибудь за торосами лежат трое из группы Мальмгрена. Кто знает, не здесь ли где-нибудь очутились те шестеро из экипажа «Италия», о которых никому ничего не известно.
И командир корабля потянул за ручку сирены.
Вахтенный, не смея глядеть капитану Эгги в глаза, прошептал:
— Капитан!
— Я капитан.
— Я вижу людей.
Капитан зорко всматривался туда, куда тянулся указательный палец правой руки вахтенного начальника.
Он боялся поверить себе и все же признался:
— Я вижу одного человека!
— Там не один, там две или три точки, которые идут навстречу. Капитан, это люди!
И Эгги, холодный, спокойный Эгги, который всегда уверял, что природа совершила ошибку, наделив человека нервами, видел людей.
— По-моему, один сидит на снегу, — говорил он. — Вот он встал. Он поднимает руки. Другой стоит рядом. Он машет шапкой.
Сирена кричала истошным голосом. Она надрывалась, звала и населяла неживую пустыню призрачными людьми.
Капитан Эгги ущипнул себя за кончик уха и спросил у вахтенного:
— Вы сколько не спали, Август Дитрихович?
— Три ночи.
— Кончайте вахту и заваливайтесь на койку. Спите до тех пор, пока не почувствуете, что у вас нет никаких нервов. Я сделаю то же самое. И больше чтоб это не повторялось!
Вахтенный и капитан посмотрели один на другого. Обоим было смешно и стыдно. Капитан недоумевал, как это он мог до такой степени распустить свои нервы. Медлительный, невозмутимый Брейнкопф, не смотря на капитана, стоявшего рядом на мостике, ворчал, что ничего подобного раньше не мог себе представить.
Кап-Платен горбился и поднимался над сверкавшей пустыней. На Кап-Платене могли оказаться люди, которых искал весь мир. Впрочем, они могли оказаться также на Парри или просто на льду, за торосами.
Следующий вахтначальник также тянул деревянную ручку сирены, наполняя волнующим криком безмолвие, которое отвечало эхом. Сирена звучала торжественно и волнующе, она звала людей в этом безлюдном бело-голубом прекрасном и страшном мире.
Большой белый медведь медленно шел на огромном расстоянии от корабля. Собственно, он был не белый, а желтый. В зоологических садах цвет белых медведей белый. На льдинах Ледовитого океана я видел только желтых белых медведей. Вдруг желтый белый медведь остановился. Он уставился на ледокол удивленным взором, И все белые медведи, которых после мы встречали в пути, смотрели на нас не со страхом, не с ужасом, во всяком случае не со злобой, а с удивлением.
В этот момент вахтначальник опять потянул деревянную ручку сирены. Опять бело-голубой мир наполнился диким плачем. Мы видели, как рванулся напуганный зверь, как сначала побежал он, смешно переваливаясь, между торосами, оставляя в стороне полыньи. Затем снова остановился, опять долго смотрел и, опять повернувшись, уже не спеша стал уходить, становясь все меньше и меньше, совсем маленьким желтым пятнышком. Пятнышко двигалось к черным отрогам Кап-Платена.
И опять не было ничего, кроме льда, неба, и рыжих медвежьих следов на льду, и солнца, которое заливало окружающий мир исступленной, болезненной желтизной.
Льды движутся в океане, подчиняясь законам, над которыми бился неутомимый Березкин, гидрограф и метеоролог красинской экспедиции. Бывало, что за сутки громаду «Красина», весом почти в десять тысяч тонн, неподвижно застрявшую среди льдов, вместе со льдами уносило куда-нибудь к северу миль на пять, а то и на восемь, на десять.
Были дни, когда в тяжелой борьбе с голубой и зеленой твердью нам удавалось продвинуться в течение часа на две мили вперед, но приходил в кают-компанию Березкин и всех огорчал известием, что за этот же час льды отнесли нас на милю назад.
В два часа утра 2 июля капитан Эгги, стоя у телеграфа на капитанском мостике, перевел рычаг телеграфа на «стоп».
Лед впереди «Красина», под самым носом стального черного корабля, был изрезан. На нем глубокой раной лежал след красинского наскока. Все же израненный и исцарапанный лед выдержал тяжесть десяти тысяч тонн корабля, а корабль, бессильный его одолеть, беспомощно откатился обратно, увлекаемый собственной тяжестью.
Пономарев стоял рядом с Эгги. Еще прежде чем Эгги отдал приказ застопорить машины, Пономарев, глянув на то, что происходило под носом ледокола, огорченно покачал головой и, не отрывая взора от форштевня корабля, произнес:
— Карл Павлович, плохо!
Вместо ответа Эгги остановил корабль, и безжизненное судно вмерзло в бело-голубую поверхность твердого океана.
Был третий час утра 2 июля. Капитан Эгги, начальник экспедиции Самойлович, Чухновский и Орас заперлись в каюте у Самойловича на носу корабля. Решался вопрос: как быть дальше?
— До сих пор нам удавалось делать два узла, — говорил капитан Эгги. — И это при полном напряжении всех машин. Но, в то время как мы делали два узла, то есть проходили две мили в час, льдами нас относило на одну милю назад. Наша скорость равнялась одному узлу. За час, предшествовавший остановке, мы прошли расстояние, равное половине длины корпуса корабля. Мы дальше идти не можем.