«Красин» во льдах
Шрифт:
Чухновский служил в Черноморском военном флоте. Уже по окончании красинской экспедиции Борис Григорьевич повез меня в район вблизи Севастополя, где в 1928 году была расположена его часть. И мне пришлось быть свидетелем трогательной встречи всемирно прославленного летчика с его бывшими однополчанами.
В то время, когда весь мир с волнением следил за попытками экспедиций различных стран разыскать исчезнувший экипаж дирижабля «Италия», Чухновский лежал в госпитале. Через несколько дней должна была состояться операция аппендицита. Когда летчик прочитал в газетах о предстоящем походе «Красина», операция по его требованию была отложена. Чухновский решил вместе с другими принять участие в розысках Нобиле.
Но гораздо раньше, чем имя Чухновского стало известно всему миру, имя это приобрело необыкновенную популярность среди экипажа нашего корабля.
На «Красине» бывали дни, когда приходилось работать, забыв об отдыхе и еде. Работали дни и ночи, выбивались из сил. А было и так. Человек доползал до койки, снимал полушубок и сапоги, готовясь ко сну. Но приходил другой человек, останавливал его, передавал приказ снова надеть полушубок и снова идти работать. Бывало, что люди, выбившиеся из сил, говорили, что больше они не могут, что хотят спать и имеют право на отдых. Но, когда в переданном приказе прибавлялось слово «Чухновский» — мол, «нужно для Бориса Григорьевича», «нужно для самолета Чухновского» или «нужно для авиагруппы», — тогда человек, у которого подгибались колени от усталости, опять покорно надевал полушубок, натягивал сапоги и, подавляя в себе чувство усталости, поднимался наверх, на палубу, или спускался на лед и работал, трудился, из каких-то неиссякаемых источников добывая новые и новые запасы сил.
Нобиле спасен!
В Бергене Воронцова купила пучок желтых цветов и поставила их на столе нашей кают-компании. На корабле были вовсе не сентиментальные люди — моряки, прожившие на море большую половину своей жизни, техники, ученые, радисты, кочегары. Многие из них беспокоились о судьбе желтых, пахнущих землей и жизнью цветов в кают-компании «Красина». Я видел однажды, как грузный Михаил Иванович Ершов, старший механик, проплававший двадцать лет, серьезный, неразговорчивый человек, стоял, наклонившись над пучком цветов, и пальцами раздвигал их, как бы надеясь найти под ними кусок земли. Затем он принялся бережно расправлять пальцами желтые лепестки. Когда старший механик заметил меня, он покраснел, отскочил от стола и, не сказав ничего, на цыпочках вышел из кают-компании.
Такими же желтыми простыми цветами, какие стояли у нас на столе в кают-компании, были расцвечены долины на берегах.
Весь день 24 июня «Красин» шел то в шхерах, то в океане. Океан ежечасно менял цвета. Он бывал прозрачно-стеклянным, таким, что снизу глядело обманчиво близкое дно. Когда солнце светило, океан голубел, весь подергивался сияющей голубизной, а когда облака покрывали небо, становился белесым. Он мог быть синим и фиолетовым, зеленым и совершенно белым с чуть розоватой искрой.
Под вечер 24 июня началась мертвая зыбь. Серо-зеленая поверхность океана в этот час казалась недвижной. Но под верхним недвижным слоем воды что-то вздрагивало и бурлило. «Красин», шурша серо-зеленой чешуей океана, то наклонялся набок и высокая мачта его описывала почти полукруг, то на секунду замирал и снова ложился на борт.
Под вечер мы опять вошли в шхеры. Чем далее к северу, тем меньше цветов в долинах, тем ослепительнее синева гор.
В одном месте у самой воды, между водой и отвесной синей стеной горы, белел городок. Напротив него на воде фиорда лежал крошечный островок с рваными, неровными берегами. На островке строили керосиновый склад. У людей было так мало земли, что для склада в городе не хватило места. На склад ездили в лодках. Люди из города покидали свои маленькие белые домики, когда «Красин» шел мимо, бежали к берегу, садились в лодки, гребли к ледоколу и кричали:
— Спасите нашего Амундсена!
«Красин» шел к северу.
Двадцать пятого ледокол пересек заветную черту Полярного круга. После 25 июня люди на «Красине» видели над своей головой солнце, которое не заходило все дни, в течение которых длился поход. Начался день, который для красинцев длился больше полутора месяцев.
На «Красине» объявили аврал. В трюме возились с ящиками, на спардеке сбивали скрепы помоста, на корме разбирали лыжи, матросы мыли палубы ледокола. К вечеру все устали. Я уснул на зеленом диване в своем углу в большой кают-компании «Красина», не успев раздеться, как был в черной робе.
В соседнем углу, на таком же диване и также не раздеваясь, лежал изнемогший после многочасовой работы Суханов. На другом конце кают-компании Гуль повторял за Воронцовой русские фразы. Джудичи спал сидя. Ксения, проходя мимо, останавливалась и с умилением слушала тонкий, свистящий храп итальянца.
Я проснулся от шумных возгласов в кают-компании. Джудичи уже стоял возле стола с сигарой в руке. Поверх очков он смотрел на заместителя Самойловича — краснолицего Ораса, размахивавшего исписанным листом белой бумаги. Здесь же был Самойлович, радист Экштейн, штурманы Лекздынь и Бачманов и еще кто-то. Меня подняла с дивана и разбудила фраза, единственная, которую можно было расслышать в общей массе возгласов и голосов:
— … спасение Нобиле!
Маленький взволнованный Орас, окруженный людьми, переводил шведское радио, только что принятое нашим радистом.
Поздней ночью 25 июня в кают-компании «Красина» родилась идея издавать бюллетени. В бюллетенях помещали радионовости с Большой земли, от которой красинцы с каждым днем становились отрезанными все более и более.
Составление и выпуск бюллетеней поручили мне.
За все время нашего путешествия вышло двадцать таких бюллетеней, которые я печатал на машинке в крошечной походной канцелярии. В ту ночь в канцелярии «Красина» был напечатан бюллетень номер первый в трех экземплярах. Один из них я повесил в кают-компании, другой — на доске в коридоре у матросского кубрика, где вывешивались объявления и приказы, третий был сдан в архив экспедиции. Бюллетени, которые устаревали, снимались мною с доски и заменялись новыми, а старые, со следами клея, с чуть изорванными краями, я укладывал в папку.
Ночью был выпущен бюллетень номер первый.
Вот он:
«По полученным только что сообщениям, шведский летчик Лундборг на самолете «Фокер» спас Нобиле и одного итальянца. При третьей попытке снизиться в месте лагеря группы самолет скапотировал. Снесено шасси. Поручик Лундборг при аварии остался невредим. Результаты аварии, по данным предыдущей практики, не должны быть серьезны. Запасные части имеются на «Квесте» и «Тании». Считается возможным сбросить на парашютах винт и лыжные шасси. Лундборг подготовит площадку для взлета. Шведские самолеты вылетели со Шпицбергена, чтобы попытаться спасти Лундборга.
Финский пароход «Марита», прибывший 24 июня с финским самолетом в Ню-Олесунн, перехватил сигналы SOS и другие, которые не были поняты. Во время приема этих сигналов, в пятницу, судно находилось на траверсе Форланда.
По сообщениям из Шпицбергена, в понедельник 25 июня шведские летчики должны полететь к месту аварии Лундборга, чтобы спасти его. Они постараются спуститься на лед, так как предполагают, что самолет Лундборга совершенно разбился.
(Шведское телеграфное агентство) Принято на борту «Красина» 24 июня 1928 года».