Красив и очень опасен
Шрифт:
Тьернан сам и довольно изящно разрешил ее затруднения. Подойдя к Кэссиди, он решительно отобрал у нее кружку с молоком и поставил на стол.
— Обожжетесь, — веско заявил он.
Он стоял совсем близко к ней, буквально вплотную. Кэссиди поймала себя на мысли, что предпочла бы увидеть продолжение кошмарного сна. Во сне даже кровь была бы ей нипочем. Но Тьернан был реальностью. Он стоял в каких-то дюймах от нее, возвышаясь над Кэссиди, несмотря на ее пять футов и девять дюймов, бесцеремонно вторгшись на ее территорию. В ночной кухонной прохладе были особенно ощутимы жар его тела и
Кэссиди не выдержала и попятилась; было наплевать, что Тьернан может посчитать ее истеричной дурехой. Однако он лишь мельком взглянул на нее и понимающе ухмыльнулся.
— По словам вашего отца, вы согласились остаться, чтобы помочь нам. Это так?
«Нам». В его устах это слово прозвучало обезоруживающе. Кэссиди так и подмывало взять свое обещание назад, но ей не хотелось показаться трусихой. Да и какое право она имела сбегать с корабля при первых же признаках шторма? Бросать отца в трудную минуту. Дай она сейчас согласие или откажись — все равно ей самой расхлебывать затем любые последствия.
Одним из которых — и едва ли не главным — был этот мужчина, который стоял сейчас перед ней посреди кухни, принадлежащей ее отцу. Мужчина, способность которого обескураживать ее и волновать воображение куда как превышала злодеяния, за совершение которых он был осужден и приговорен.
— Да, — сказала Кэссиди.
— Нам необходима любая помощь.
Опять «нам».
— Я сделаю все, что в моих силах, — неожиданно для себя пообещала Кэссиди. Возможно, хоть так она сумеет освободиться от его гипнотического воздействия. Нужно вести себя как можно более уверенно и независимо. Настолько раскрепощенно и бесхитростно, насколько только…
— Не сомневаюсь, — насмешливо произнес Тьернан. Затем, к вящему ужасу Кэссиди, взял кружку с молоком и поднес к ее губам. — Пейте, — вызывающе сказал он. — Уже остыло.
Смуглое лицо Тьернана оставалось непроницаемым. Что ж, вызов брошен, но идти на попятный никак нельзя.
Она не имела права уступать этим насмешливым черным глазам.
Припав губами к краю кружки, Кэссиди принялась пить, и тут же в голове ее вихрем промелькнула мысль, что делать этого не стоит. Нужно выплюнуть молоко, сказать Тьернану, что пить ей уже расхотелось, вежливо, но твердо распрощаться и уйти спать.
Однако, несмотря на эти мысли, Кэссиди продолжала пить из его рук, чувствуя, как горячее молоко стекает по пищеводу и согревает желудок.
Опустошив кружку, она с вызовом посмотрела на Тьернана. «И вовсе я вас не боюсь!» — подумала она. Хотя в душе прекрасно понимала, что пытается сама себя обмануть.
Впервые непроницаемые черные глаза Тьернана осветились улыбкой.
— У вас молочные усы, — сказал он.
Кэссиди попятилась, но, наткнувшись на буфет, остановилась и поспешно вытерла ладонью губы. Чувствуя, что ее охватывает панический страх, она заявила с деланной беззаботностью:
— Что ж, теперь я, наверное, быстро усну. — Несмотря на все старания, голос ее едва уловимо дрожал.
— Вот как?
— Да, — заявила Кэссиди. — Утром увидимся.
Оставалось преодолеть лишь одно маленькое препятствие. Тьернан загораживал ей путь к свободе. Кэссиди, сама себя запугав, ухитрилась
Но Тьернан не шелохнулся. Долго, мучительно долго он не двигался с места. Лишь медленно опустил глаза, скользнув взглядом по ее запахнутому халату, торчавшей из-под него ночной рубашке и задержавшись на ее босых ступнях. Что ж, Кэссиди была убеждена, что ничего особо привлекательного он не увидит; рубашку она выбрала самую незатейливую, без кружев и оборочек, да и в босых ногах ничего эротического не было. Тем не менее глаза Тьернана смерили ее сверху донизу, а потом — обратно; Кэссиди почувствовала, что щеки ее полыхнули огнем.
Однако в следующее мгновение Тьернан отступил.
— Утром так утром, — бесстрастно произнес он. И так же бесшумно, как появился, исчез, растворившись во мраке.
Только тогда Кэссиди с шумом выдохнула, неожиданно для себя осознав, что едва ли не с минуту стояла, затаив дыхание. Затем ее стала бить мелкая дрожь.
Пошатнувшись, она оперлась о шкаф; во рту появился сладковатый привкус кипяченого молока. Кэссиди нетвердыми шагами прошла в темную гостиную и, подойдя к отцовскому бару, плеснула себе добрых полстакана ирландского виски и выпила его залпом, неразбавленным, чувствуя, как обжигающий напиток просачивается в желудок, смешиваясь с молоком, которым, словно ребенка, напоил ее Тьернан.
Пройдя в свою спальню, Кэссиди вдруг впервые заметила, что ключ в замочной скважине отсутствует. Прежде она не обращала на это внимания, поскольку запираться не собиралась. Но сейчас ключ был ей необходим. Не то чтобы она опасалась Тьернана, навряд ли он рискнул бы пробираться в ее готическую опочивальню мимо спальни Шона и Мабри, однако за запертой дверью было бы спокойнее.
Кэссиди точно знала, что не уснет, пока не подопрет дверь чем-нибудь тяжелым. Или в крайнем случае — не устроит баррикаду из стульев. Утром же первым делом отправится на поиски ключа.
Наконец Кэссиди улеглась и прислушалась. Шум за окном, казалось, немного поутих. Впрочем, час рассвета быстро приближался, а тогда уже огромный город пробудится окончательно. Откинувшись на подушки, Кэссиди уставилась на резную спинку кровати. Пожалуй, утром она позвонит Эмми и попросит придумать какой-нибудь срочный предлог, чтобы она могла покинуть Нью-Йорк на первом же поезде в южном направлении. Более того, она даже согласна потратиться на самолет, лишь бы вырваться отсюда, к чертовой матери!
Однако уже в следующую минуту Кэссиди с негодованием отвергла этот план. Не станет она пасовать перед трудностями. Да и самовлюбленному эгоцентристу Шону ее помощь понадобилась едва ли не впервые за всю его беспутную жизнь. Если она сейчас сбежит, больше он уже никогда к ней не обратится.
Кэссиди закрыла глаза, прислушиваясь к ночным звукам. Скрипу половиц, отдаленному гулу подземки, визгу тормозов, звону и клацанью мусорных баков. Нью-Йорк медленно просыпался.
Ей нужно заснуть во что бы то ни стало. И на сей раз она обойдется без сновидений. Без крови и смерти.