Красивая женщина умирает дважды

Литвиновы Анна и Сергей

С Марией Стокусов познакомился на автобазе, куда устроился разнорабочим. Потерпевшая трудилась там медсестрой на предрейсовом осмотре и репутацию имела незавидную. Характер вздорный. Попивала, погуливала, в носу колечко, волосы красного цвета, на выбритом затылке татуировка. Но недавнего зэка устроила. Мария переехала к нему, забеременела.

Жили плохо. Соседи жаловались участковому: вечно у них скандалы.

Вот и новогодним вечером поссорились. Мария (нрав всегда был скверный, а как забеременела, совсем пошла вразнос) психанула, из дому вон. Юрий за ней не последовал – стал в одиночку квасить. К одиннадцати вечера наконец заволновался, пошел искать. Из подъезда

выдвинулся (камера видеонаблюдения зафиксировала) в 23.04. Сначала отправился в магазин, где Рыжкина любила отираться. Когда увидел, что закрыто, наведался к продавщице – та снимала комнату в их доме. Сожительницу не нашел. Дальше встретил соседа. Тот сказал: Мария вроде пошла в сторону Олонецкого парка. Туда Юрий и бросился. С его слов, бегал везде, кричал-звал. К часу ночи сдался. Явился в отделение полиции. Пытался заявление оставить (не приняли). К теще несостоявшейся ездил. В больницы названивал и по всем телефонам из записной книжки подруги.

Время смерти экспертиза определила предположительно в промежутке с 23.15 до 00.15. Убили там же, где и нашли тело, – в дальнем уголке парка, у пруда. Сожитель потерпевшей утверждал: туда он не дошел. Криков тоже не слышал.

Эксперты тщательно искали следы посторонней ДНК, но пока что ни волосика, ни ворсинки. Только частицы одежды Стокусова, который вышел из дома в 23.04 и в 23.27 вбежал в парк (что подтверждала камера на входе).

Орудие убийства (предположительно, охотничий нож) обнаружено не было, хотя все возможные места сброса тщательно обыскали.

Утром первого января Юрия задержали. Убеждали написать чистосердечное, но тот упорствовал: Машку не убивал, а что ссорились – так дело житейское. Орал:

– Да, злился на нее. И сдохнуть желал. Но чтобы ножом беременную? Вы за кого меня считаете?

Расписаны они не были, проживала покойная Рыжкина на жилплощади сожителя. Свидетельница (продавщица продуктового магазина) утверждала: Мария, когда ребенок родится, планировала на признание отцовства подать и алименты с Юрия взыскивать. Но тот возмущался:

– Чушь собачья! Зачем ей на меня заявлять? Ребенок мой. Я и сам собирался. И Машку, и малыша содержать.

Опера и следователь считали: дозреет. Признается.

Судимый, пьющий. А мотива нет – будто первый раз подобная публика убивает вообще ни за что! Перепил. Надоела. Взбесила.

Стокусова закрыли, но следственные действия в других направлениях вести продолжали. Искали возможных свидетелей. Отрабатывали жилой сектор (дома на границе с парком).

Народ, как всегда после громкого убийства, активно сдавал подозрительных курьеров в балаклавах и компании пьяных подростков.

Безусловного внимания заслуживало заявление Полины Прошиной – молодой мамы, ожидающей второго ребенка. Она пришла в полицию днем первого января и рассказала: гуляла тридцатого декабря в Олонецком парке. Там пристал к ней какой-то дед, пел слезную песню: мол, у него катаракта, а излечить хворь можно исключительно грудным молоком. Полина сначала заинтересовалась – чего бы не подработать. Но старик, оказывается, желал, чтобы целебный нектар ему прямо из груди в глаз закапывали. Предлагал приличные деньги – по десять тысяч за сеанс. Поля пришла в ужас, от страшного старика убежала и мужу на него не пожаловалась. Но сейчас, когда на всех телеканалах про убийство, молчать не может.

Савельев велел: охотника за грудным молоком обязательно разыскать. Тем более что время прогулки потерпевшая назвала точно, а на нескольких входах в Олонецкий парк имелись камеры.

Обнаружилось и еще одно перспективное направление.

В съемной квартирке дома рядом с Олонецким

парком располагался нелегальный бордель. В новогоднюю ночь хозяйка заведения, дама по имени Николь (по паспорту Наталья Гринина) устраивала вечеринку. Все гости явились, как было назначено – к девяти, кто-то раньше. И только двое молодых, крепких мужчин приехали после полуночи. Вели себя хмуро, в общем веселье не участвовали. Быстро выпили, потешили плоть и отбыли через пару часов.

Николь утверждала: видела она клиентов впервые, имен не знает, паспорта, разумеется, не смотрела. И еще ей показалось, что на рукаве одной из гостевых курток вроде бы кровь. Плюс одежда на ощупь холодная – похоже, не на машине приехали, а шли по морозцу пешком.

Видеокамера, установленная на двери подъезда, ее показания подтвердила: действительно вошли в логово разврата в 0.15. Отбыли – в 2.05. Фотографии визитеров (довольно четкие) у следствия имелись, но в базе данных правоохранителей мужчины не значились. Проследить их маршрут (как до новогодней полуночи, так и после нее) тоже не получилось. Хотя по логике должны были где-то еще «в кадр» попасть – пешком ли, за рулем автомобиля, пассажирами общественного транспорта или такси. Но городская система распознавания лиц еще не успела опутать весь город, да и вообще иногда давала сбои.

Также оперативники искали свидетелей, видевших Марию Рыжкину в новогоднюю ночь. Но таковых пока установить не смогли. Одна из видеокамер выхватила, как потерпевшая входит в Олонецкий парк в 21.18. Стокусов пробежал мимо того же объектива в 23.27.

От входа до пруда – минут десять быстрым шагом. А время смерти, вероятнее всего, около полуночи.

Не в пользу Юрия и факт, что он – с его слов – пока бегал по парку, где-то выронил телефон, да так потом и не нашел. Аппарат Рыжкиной тоже исчез бесследно. Подозрительно? Безусловно. Они могли договориться встретиться. Именно у пруда. И мобильник Стокусов не предъявляет, потому что боится: сотрудники полиции смогут восстановить даже стертую переписку. Да, вроде бы вскоре после одиннадцати он вышел на поиски (чему есть свидетели). В 23.27 вошел в парк. Но Марию-то убили незадолго или вскоре после полуночи! Юрий запросто мог все спланировать и велеть ей ждать у пруда. Сам убил, а паника, поиски – просто хитрый отвлекающий маневр. Бывшие сидельцы в плане заметания следов весьма изобретательны.

Савельев пока склонялся именно к этой версии.

Но к вечеру первого января к нему на Петровку заявился Полуянов.

Приехал без предупреждения – позвонил только с проходной.

Савельев заказал пропуск, встретил. Кисло спросил:

– Ты меня с Новым годом поздравить пришел?

– Судя по твоему лицу, праздник получился не очень, – хмыкнул журналист. И спросил строгим тоном: – Что у вас по убийству в Олонецком?

– Для твоих «Несерьезных новостей» – ничего. А чего ты вдруг заинтересовался?

– Живу рядом. Нервничаю, – ответил невинным тоном.

– Не переживай. Мы на боевом посту. Все под контролем.

– Небось успели задержать? Какого-нибудь сожителя пьющего?

Савельев внутренне вздрогнул – заявление по убийству пока не делали, хотя пресс-служба горячо настаивала.

А Дима снисходительно сказал:

– Можешь не говорить. Я ваши методы знаю. Всегда один шаблон. Хоть бы раз от него отступили.

И рассказал о деле Павла Климентьева.

Про сентябрьское убийство в Боровом Брянской области Савельев краем уха слышал и сам тот случай с нынешним пока не связывал. Но сейчас Полуянов засыпал его деталями, так что полковнику пришлось признать: определенное сходство, безусловно, имеется.