Красивая жизнь
Шрифт:
– Нигде, – ответила Ира, не глядя им в глаза. Она чувствовала себя жутко, смертельно виноватой и оттого грубила. – Где надо, там и пропадала.
На какую-то секунду ей показалось, что папа ее сейчас ударит, но он только махнул рукой и ушел в дальнюю комнату, хлопнув дверью.
– Ира, где ты была? – спросила мама. – Мы звонили Ане, она тоже волнуется.
– А зря, – сказала Ира. – Я была со Светой. Мы с ней в гости ходили.
– В гости? – повысила голос мама. – Да ты знаешь, который час? Где это видано, чтобы ходить по гостям до поздней ночи?
Ира села на корточки и стала расшнуровывать ботинки.
«Труднее ругать человека, который сидит на корточках», – подумала она. И правда, мама перестала кричать и горько сказала:
– И неужели в этих гостях не было телефона? Ты представляешь, что с нами было? Папа, конечно же, во всем обвинил меня. Сказал, что это я тебя неправильно воспитала.
Мама опустилась на табуретку, стоявшую в коридоре, и стала рассматривать свои руки, сложенные на коленях. Она была такой растерянной и маленькой, что Ире захотелось обнять ее и сказать, что она больше никогда так не поступит. Но слова остались невысказанными, Ира только буркнула: «Извини» – и заперлась в ванной.
Она включила воду и, усевшись на стиральную машину, стала разглядывать себя в зеркало. Карие глаза в обрамлении густых ресниц, изогнутые дугой брови – вот, пожалуй, и все, чем она могла гордиться. Ира расчесала свои темно-русые волосы до плеч и распушила короткую челку.
«То ли дело Алена, – подумала она. – Или Света… Правда, Алена слишком ярко красится, но ее даже это не портит».
Ира умыла лицо и вытерла его полотенцем так, что раскраснелись щеки. Она подумала о Максе и грустно улыбнулась.
«Наверное, я могла бы его полюбить. Точно могла бы… Но разве он когда-нибудь обратит внимание на такую, как я?»
Ира вспомнила Кахобера Ивановича, и ей стало стыдно, что она так легко может думать о ком-то другом.
– Я же люблю Кахобера, – сказала она вслух. – Всегда буду любить.
И от этих слов ей стало гораздо спокойнее. Она свыклась с тем, что ее любовь к Кахоберу безответна, но мысли о нем все равно были приятными и уютными. А теперь Ире стало страшно, что другой безнадежной любви она просто не вынесет.
– Разве кто-нибудь может сравниться с Кахобером? Она попыталась представить себе его дорогое, широкое, всегда улыбающееся лицо, но это не очень получалось – черты Кахобера расплывались, а вместо его лучистых карих глаз она видела другие – спокойные, зеленые, как трава.
Родители уже спали, и свет везде был погашен. Ира на ощупь добралась до своей постели, которую мама заботливо разобрала, и свернулась калачиком под одеялом.
«Меня в эту компанию больше не позовут, – решила Ира .. – Зачем я им нужна? За весь вечер и двух слов не сказала… Меня туда не позовут, и я никогда больше не увижу ни Жэку, ни Макса. Но так даже лучше».
Ира тяжело вздохнула, немного повертелась и провалилась в глубокий сон.
А ночью ей приснилось, что она снова в гостях у братьев Орловых и что она случайно опрокинула огромный светильник в виде глобуса, который разбился на тысячу разноцветных осколков. Во сне Ира пыталась собрать распавшиеся континенты, но только исколола все руки. К тому же ей мешала Алена, которая суетилась вокруг нее и причитала: «Это плохая примета! Это совершенно бесперспективно!»
5
Утром следующего дня с Ирой никто не разговаривал – ни мама, ни папа. Они завтракали на кухне в полной тишине, пока папа не включил радио. Всем было неуютно от этого молчания, и никто не слышал новостей и прогноза погоды. Ире даже показалось, что ее разлюбили – такими чужими и суровыми были лица родителей. Она быстро проглотила свою овсяную кашу и встала из-за стола, потому что надо было спешить в школу.
– Не будешь пить чай? – спросила ее мама. Ира в нерешительности застыла на месте. – Выпей, а то на улице холодно.
Спасибо, – сказала Ира, – не успеваю.
И она вышла с кухни.
– И чем только мы это заслужили, – услышала она тихий мамин голос, но папа ей ничего не ответил.– Наверное, он просто пожал плечами – так всегда делают папы, когда дети их разочаровывают.
Ира шла в школу, глядя себе под ноги. На снегу было много разных следов – человеческих, собачьих и голубиных. Следы пересекались и вели во все стороны света, и Ире было странно думать о том, что эти люди, голуби и собаки, может быть, никогда не встретятся, а их следы – вот они, совсем рядом.
– Добрый день, – услышала она. – Нам по пути? Ира оглянулась и увидела Макса. На нем было длинное черное пальто и белоснежный шарф, и, хотя шел снег, голова его была непокрыта.
– По пути? – от растерянности она всегда повторяла последние слова. – Это ты?
– Я, – сказал Макс, – а кто же еще? Ты учишься в одном классе со Светой?
– Да, – ответила Ира, а про себя подумала: «Он в нее влюбился, сразу видно».
– А я – в одиннадцатом, вместе с Егором. Я и раньше здесь учился, пока не уехал. Ты меня не помнишь?
Ира не помнила Макса. Два года назад – это время казалось ей очень далеким. К тому же он был старшеклассником, а на них Ира тогда и смотреть-то опасалась.
– Да, помню, – сказала она, чтобы его не обидеть. – Конечно, помню.
– А я, честно говоря, тебя не помню, – признался Макс. – Ты ведь тогда была совсем маленькой.
«Ну вот, и он намекает на мой рост, – с усталой обреченностью подумала Ира. – Вечно так…»
У Макса были такие широкие шаги, что Ире приходилось чуть ли не бежать за ним следом.
– Хорошо вчера посидели, – сказал он. – Тебе понравилось?
– Да, – закивала Ира. – Понравилось.
Она не стала рассказывать ему о том, как ее встретили дома. Пускай не думает, что она маменькина дочка.
– Надо как-нибудь повторить, – сказал Макс и заглянул ей в лицо. – Ты не против?
«Против? – захотелось крикнуть Ире. – Да я и думать об этом не смела! Да я просто счастлива!»
Она заулыбалась и доверчиво взглянула на Макса.
– Хорошо бы, – сказала она.
Он остановился, поправил сбившийся шарф, и они пошли дальше.