Красиво разводятся только мосты
Шрифт:
Собирая пыль, размазывая по рингу кровь, каждый в своём углу привалился к канатам.
— Пусть она решит, — сказал Демьян. Комната кружилась.
— Она уже решила, — зажав перчатками виски, тряхнул головой Романовский. — Она вернулась ко мне. В мой дом. В мою постель.
— Ещё нет, — распластался на полу Демьян, борясь с искушением закрыть глаза. — Потому что ты не знаешь…
Он очнулся. Закашлялся, сплёвывая воду.
— Нельзя, твою мать! Нельзя отключаться при черепно-мозговой травме, — стоял над ним, пошатываясь Романовский. —
Отшвырнул пустое ведро. Протянул руку.
Демьян поднял свою, тот схватил его за запястье, помог встать.
Друг за другом спустившись, они сидели на подиуме.
— Зрачки симметричные. Сотрясение слабое. Жить будешь, — резюмировал доктор Романовский, отпуская голову Демьяна.
— Конечно, буду. Я ей нужен, — усмехнулся Демьян. Скривился. Потрогал шатающийся зуб.
— А ты упрямый, — усмехнулся Романовский. Коснулся разбитой губы. — Так чего я не знаю?
— Ничего, — хмыкнул Демьян.
Романовский, кряхтя, встал. Неверно переставляя ноги, дошёл до лавки. Сунул ноги в туфли. Кое-как засунул руки в пиджак. Стянул с перекладины плащ.
— Мы уезжаем. Меня пригласили прочитать курс лекций в Делийском университете. Аврора улетает со мной. Ей надо отдохнуть. Восстановить силы. Поправить здоровье. Даром для неё всё это не прошло. У неё обострился гастрит.
— Да, я знаю, — кивнул Демьян.
— Если она тебе правда дорога, не пытайся её удержать. Это для её, не для моего блага.
Демьян промолчал.
— И ещё… А впрочем, — Романовский махнул рукой и поплёлся к входу.
— Что «ещё»? — окликнул его Демьян.
— Спасибо, — обернулся тот. — Ты знаешь, за что. Без тебя мы бы… мы бы, наверное, никогда не узнали правду. Конечно, в тюрьму никто бы ей не позволил сесть, я уже обо всём договорился, заплатил кому надо, но она… Она бы никогда не простила мне неправды. А ты… видимо, она действительно тебе дорога, — он усмехнулся. — Но увы, побеждает сильнейший.
Он толкнул дверь. И ушёл, волоча за собой плащ.
Глава 64
— Да, побеждает сильнейший, чёрт тебя дери.
Демьян сидел на диване в своём кабинете, придерживая полотенце со льдом на голове, и рассматривал в складное зеркальце зуб. К стоматологу, конечно, сходить не помешает, но раз не до конца вывалился, Демьян надеялся, что прирастёт.
Голова гудела. Всё болело. Он представлял, как хреново ему будет завтра. Но на душе было ещё хреновее. Чёртов Романовский увезёт её заграницу. Там узнает про беременность…
«Она вернулась ко мне. В мой дом. В мою постель» — слова обжигали сильнее физической боли.
Чёртов старый мудак! Но может, он прав? Может, с ним ей будет лучше? Может, она к нему вернулась, потому что любит?
«Я его жена. Я давала клятву: в горе и в радости. Для меня это не пустой звук».
Да, она злилась. Да, ей было больно. Но десять лет! Аврора прожила с ним десять лет. А она не та женщина,
Она жила с Романовским не из-за денег, не ради работы, карьеры или положения. Она жила с ним, потому что любила. Она даже согласилась не рожать, хотя хотела — это дорогого стоит. Ради нелюбимых мужчин не идут на такие жертвы. И она не сказала о муже ни одного плохого слова. Вернее, всего одно. А Демьян грешил тем же.
Поменять одного бабника на другого не глупо ли?
Он закрыл глаза, откинулся к спинке. Голова кружилась как с похмелья.
Хлопнула дверь.
— Кого там ещё принесло? — тихо выругался он.
— О господи! Дём, что с тобой? — кинулась к нему Полина.
— Ты какого?.. — прохрипел он.
— Я ужин привезла. Ты же тут одну лапшу жрёшь, — осматривала его жена с пристрастием. — На тебя напали?
Демьян мотнул головой.
— Ты подрался?!
— Типа того.
— Ну ты даёшь. А что не поделили?
— Да какая разница.
— Может, в больницу? А если сотрясение?
— Врач меня уже осмотрел. Сказал, жить буду.
— Ну как хочешь. А есть будешь? Могу для тебя даже пожевать, — улыбнулась она, осматривая его окровавленные губы.
— Пожевать я и сам смогу. А что там у тебя? — посмотрел он на неё опухшим глазом.
— Твоё любимое, — улыбнулась Полина.
Беззастенчиво столкнула всё с журнального столика на пол. Подтащила его к дивану. И, скинув куртку, стала накрывать на стол.
Что готовила не она, Демьян понял сразу. Но не для того ли они держали ресторан, не для того ли Демьян сам разрабатывал меню, чтобы ему не нравилось то, что там готовили.
Он глотал сливочную подливку фрикасе из оленины. Запивал вином — тут, как ни крути, оно оказалось к месту. Довольно мычал, глотая мясо с грибами, почти не жуя. И в какой-то момент вдруг понял, что жизнь — чертовски приятная штука.
В глубоких подстаканниках мерцали свечи (их Полина привезла с собой). Звучала музыка (это он включил на телефоне). В крови бурлили гормоны счастья (после выброса такого количества адреналина и такого количества энергии, они играли в крови как пузырьки в шампанском). Рядом была красивая женщина, когда-то любимая. И Демьян хотел её. Хотел здесь и сейчас, несмотря на потрёпанный вид, несмотря на трещавшие рёбра. И она это знала.
— Иди ко мне, — сказала Полина, садясь к нему на колени.
Торопливо расстегнула ширинку. Обхватила горячими бёдрами.
Такое знакомое, такое приятное тепло. Влажность. Глубина. Давление.
Такое долгое напряжение, осязаемое, невыносимое.
Такая сладкая разрядка.
Лёгкость. Невесомость. Небытие…
Что было потом, Демьян не запомнил. Как раскладывали диван. О чём говорили.
Он проснулся от невыносимой боли: Полина спала на больном плече.
Воняло едой. На столике стояла грязная посуда, сохли остатки ужина. Голова гудела.