Красивые души
Шрифт:
1.6
Без гроша в кармане Каору вернулся на Манхэттен и бросил свое утомленное похмельем и недосыпом тело на кровать в квартире Маккарама. Не успел он погрузиться в сон, как Маккарам окликнул его:
– К тебе заходила японка.
Услышав это, Каору вскочил, а Маккарам кинул ему телеграмму и сверток, перевязанный ленточкой. В свертке лежал шарф, наверное, в подарок Каору. Телеграмма была написана по-японски в латинской транслитерации, отправителем значилась Фудзико Асакава.
Завтра еду
Телеграмма была отправлена три дня назад. Если господин Маккарам получил ее два дня назад, у него было достаточно времени, чтобы отдать ее Каору до того, как тот уехал в Атлантик-Сити. Каору сдержал гнев и спросил, не передавала ли эта девушка еще чего-нибудь. Господин Маккарам сообщил, явно потешаясь над тем, как Каору меняется в лице.
– Сказала, что сделает покупки в Баниз и вернется в Бостон пятичасовым вечерним поездом.
На часах было три пополудни. Еще можно успеть. Каору швырнул рюкзак и выбежал из дома; вдогонку ему неслись полные иронии и недоумения слова господина Маккарама:
– Значит, это она – любовь, которая не дает покоя твоему сердцу? Не могу понять, чем могут нравиться эти офисные девушки. Смотреть противно, как повторяется эта ерунда: мальчик встретил девочку и т. д. и т. п.
Каору даже не обернулся, он знал, что за ехидством Маккарама скрывается ревность. А Маккарам еще успел крикнуть в спину Каору:
– Не смей влюбляться в бабу! Очнись от этого кошмара!
Интересно, что подумала Фудзико (независимо от того, каких взглядов она придерживалась), когда увидела господина Маккарама, сексуальная ориентация которого была очевидной? Каору забеспокоился: вдруг она решила, что и он тоже блуждает по просторам однополой любви. Ему захотелось во что бы то ни стало встретиться с Фудзико перед ее возвращением в Бостон. Ну почему в его отношения с Фудзико всегда кто-то встревает? В Бостоне, когда Каору собирался встретиться с Фудзико, в его дела обязательно вмешивался Маккарам. А в Нэмуригаоке его любви постоянно препятствовал братец Мамору.
До магазина, где его ждала любимая, Каору добежал за десять минут. Увидев свое отражение в стекле витрины, он неприятно удивился: что это за землекоп? После Атлантик-Сити он не переоделся, под глазами темнели круги, следы его недавнего падения, подбородок зарос щетиной, волосы и воротник пропахли табаком и алкоголем. Стыдно показываться на глаза Фудзико таким измочаленным. В общем-то, Каору подозревал: раз она специально приехала, значит, у нее есть к нему интерес; и ему хотелось, насколько это возможно, быть искренним с ней.
Фудзико выбирала галстук в отделе мужской одежды. Каору окликнул ее:
– Фудзико-сан, – стараясь сдержать прыгающее сердце, а она посмотрела на него холодным, чужим взглядом.
– Наконец-то. Я уж думала, не встретимся.
– Меня не было дома, я только сейчас получил твою телеграмму.
– Что ж, мы хотя бы не разминулись.
– А ты не можешь остаться в Нью-Йорке еще на день?
– У меня всего полтора часа до поезда.
Времени оставалось слишком мало. Теперь он жалел, что потратил его на никчемные игры. Фудзико оплатила галстук, сказав, что это подарок отцу, и потом предложила Каору, чтобы он сводил ее в свое самое любимое место. Она была подкрашена тщательнее, чем тогда, в Бостоне, в ее позе сквозило кокетство, вероятно, адресованное кому-то. Каору не верилось, что этим «кем-то» мог быть он. Во взгляде Фудзико он прочел суровое осуждение, но, может быть, ему это только казалось из-за угрызений совести.
Холодный дождь хлестал по щекам. Они шли по Гринич-Виллидж, и Каору повел Фудзико в то самое первое кафе, куда он зашел, приехав в Нью-Йорк.
Они сели за столик друг против друга. Фудзико снова бросился в глаза изможденный вид Каору, и она спросила таким тоном, будто хотела утешить обиженного ребенка:
– Что случилось? У тебя такое грустное лицо.
Каору потупился и признался:
– Я проиграл в казино.
Его не отпускала мысль, что приятель, не сомневаясь ни минуты, поставил на кон свое ухо, а у него смелости не хватило. Энрике верил в свою удачу, хотя мог лишиться уха. И пусть он проиграл, его сила была в той страсти, с которой он отдавался игре.
– Мне не хватает мужества. Еще не начав игру, я уже боюсь проиграть. Поэтому проигрываю вдвойне.
Не скрывая замешательства, Фудзико пыталась найти ободряющие слова, но так и не смогла. Наступила тишина, им принесли кофе и яблочный пирог. Фудзико посмотрела на часы. Время свидания заканчивалось.
– Помнишь, когда мы встретились в прошлый раз, я сказал, что приехал из-за любви?
– Да, – ответила Фудзико, и Каору продолжил невозмутимым тоном, будто читал вслух меню:
– Та, кого я люблю, сейчас передо мной.
Он и сам удивился своей смелости. Стена, сдерживающая потоки слов, рухнула, и его чувства без всяких помех хлынули к любимой. Фудзико, вобрав в себя этот поток, сидела не мигая и не дыша. Каору, отдавшись порыву, вверил ей свое признание.
– Даже не знаю, как мне выразить то, что я сейчас чувствую. – Фудзико была смущена, но не опускала глаза, будто пыталась, глядя на Каору, определить, искренне ли его признание. – Времена Нэмуригаоки прошли. Мы стали взрослыми.
Хотя Фудзико и сказала «мы», она, похоже, не была уверена в своих словах и теперь пыталась найти в Каору признаки взрослости. Она пила кофе, наблюдая за ним.
– Если я тебе неприятен, так и скажи. Я не могу жить смутными надеждами.
Он безумно боялся, что она скажет «нет» его любви, и вел себя как жалкий попрошайка.
– Мне приятно, что ты меня любишь. Но я боюсь. Мне кажется, как только я полюблю тебя, ты куда-нибудь исчезнешь. Тебя нельзя оставлять без присмотра.
– Я никуда не исчезну. Только позволь быть рядом с тобой.
– Когда ты рядом со мной, мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Тогда скажи, что хочешь, чтобы я был рядом с тобой. Скажи, что я нужен тебе.