Краски любви
Шрифт:
– Неужели вам не нравится Айвазовский? – удивилась Катя. Она считала, что лучшего художника-мариниста быть не может. Репродукции его картин висели в ее питерской школе.
– Юноша, нравится мне Айвазовский или нет, для отечественной культуры принципиального значения не имеет. Но у каждого коллекционера существуют собственные пристрастия. К сожалению, мне пора. Возможно, при следующей встрече мы еще поговорим о живописи, – обращаясь к Крюкову, профессор добавил: – Вот ваш Коровин. Только умоляю, не пробуйте свой цвет на холсте оригинала.
– Профессор, я же не школяр, – обиделся Крюков.
– Ну, полно, шутки надо понимать, – рассмеялся Вишняков. Уходя,
– Мы бы хотели пойти днем пообедать, – сказал Крюков профессору, когда тот уже был в дверях.
– Придется вам меня дождаться… Квартира будет поставлена на сигнализацию, а поэтому дверь открывать не рекомендую. Я постараюсь к обеду вернуться.
Когда профессор ушел, Катя грустно поморщилась. Такого ни она, ни Крюков вовсе не ожидали. Пока Катя бродила по квартире, Крюков быстро разложил мольберт, достал кисти и принялся за работу. Катя не могла понять, почему именно картину Коровина выбрал Гнусняк. На стенах профессорской квартиры висели картины куда более, по мнению Кати, красивые и дорогие. Например, лесной пейзаж Шишкина. Она хотела сказать об этом Крюкову, но вдруг увидела небольшой холст. Там почти ничего не было. Два дерева, трава после дождя, белесая полоска реки и небо. Неба, наверное, больше всего. Но как оно притягивало, как завораживало! Катя не могла оторваться от картинки.
– Как здорово, – воскликнула она, – кто это нарисовал?
Крюков поднял голову, посмотрел туда, куда показала Катя. Затем положил кисти, подошел и, обняв Катю за плечи, растроганно сказал:
– Парень, а у тебя стопроцентный вкус! Это пейзаж Васильева. Он умер совсем юным от чахотки.
– А что такое чахотка? – не поняла Катя.
– Так раньше называли туберкулез, – пояснил Крюков.
Катя стояла рядом и оттого, что Крюков положил ей руку на плечо, боялась пошевелиться. По коже побежали мурашки. Такого удивительного чувства она никогда не испытывала. Катя подняла глаза и поняла, что художник с восхищением смотрит на картину. Ему и в голову не приходило, что Катя в данный момент чувствовала.
– Разве туберкулез не лечится? – спросила она, чтобы продлить этот счастливый момент, но Крюков убрал руку и вернулся к своему мольберту. По дороге он рассказал, что юного Васильева пыталась спасти вся культурная Москва и Питер. Третьяков Павел Михайлович на свои деньги отправил его лечиться в Италию. Но было поздно. Васильев умер в двадцать четыре года, оставив после себя прекрасные пейзажи. Выше Васильева цвет не брал никто.
– Гениальный мальчик, – закончил свою лекцию Крюков и начал сосредоточенно работать.
К обеду пейзаж Коровина был в основном готов. Крюков напоследок вместо подписи сделал два мазка стронциановой желтой краской из заводского тюбика. Всю копию он писал красками, которые готовил сам, а два последних мазка ставил вместо подписи. Специалисты поймут. Катя поглядела на большие напольные часы, что отбили два. Крюков изучил свою копию и сказал:
– Пятьсот долларов я отработал, совесть моя чиста. Пора смываться.
Время шло, а профессора все не было. Оставалось совсем немного времени. В пять вернется Журов, который должен ждать их внизу. Тогда не убежишь. Катя, как пойманный зверь, ходила по квартире. Крюков сидел и смотрел на свою копию.
– Все же удивительный художник Коровин, – наконец изрек он.
– Не вижу ничего удивительного, тут есть картины и получше, – возразила Катя.
– Ты в нашем деле дурачок, – покачал головой Крюков.
– Ну что тут хорошего? – не сдавалась Катя, – мазки грубые. Только издали и понятно, что это поле с васильками.
– Коровин этот пейзаж писал не больше часа. Это этюд с натуры. А крупный мазок – это уже открытие импрессионистов. Здесь важна не точность передачи природы, а момент настроения. Быстрый взгляд на мир. Но, чтобы понимать изыски живописи, надо долго воспитывать свой вкус. Это как твои боевые тренировки. Непосвященному не понять, зачем ты сделал это или то движение, а мастер сразу все увидит…
Вишняков появился без пятнадцати пять. Катя и Крюков переглянулись.
– Профессор, нам пора. Мы кое о чем вспомнили. Так что пора идти…
– Что вы, мои гости еще никогда не уходили голодными! – заявил Вишняков.
– Нет, спасибо, но мы уже опаздываем, – сказала Катя.
Вишняков поглядел на часы и ахнул:
– Неужели я так поздно закончил лекцию? То-то молодежь зевала. Четыре часа вместо двух…
Профессор проводил их до двери. Катя и Крюков вышли из квартиры и направились к лифту. На полпути их настиг голос профессора:
– А что с вашей копией прикажете делать?
– Отдайте Самсону, – не оборачиваясь, крикнул Крюков.
Глава 39
Предчувствие беды
Астахов закончил работать раньше обычного. В лаборатории института неожиданно возникли дела. Частный иностранный фонд заказал исследования по теме, которой занимался отец Кати. На удивление сотрудников, Сергей Андреевич Астахов раздал каждому из них по заданию, а сам, сославшись на недомогание, покинул институт. И только Галя знала, что Астахов очень волнуется за дочь и хочет дождаться ее возвращения дома. Галя работала вместе с Астаховым и, когда он отлучался, обычно выполняла его обязанности.
Сергей Андреевич ничего не знал о приключениях дочери и до сегодняшнего дня не очень беспокоился. Но сегодня с утра что-то изменилось. Астахов не находил себе места. Он был рассеян и даже грубоват со своими коллегами, чего раньше никогда не случалось. Быстро добежав до метро, он спустился по эскалатору, не дожидаясь, пока самодвижущаяся лестница доставит его до станции, а, подталкивая стоящих, пронесся вниз. Обычные три минуты до подхода голубого экспресса показались ему вечностью. От станции «Кузьминки» до дома Астахов всегда добирался пешком. Сегодня же он втиснулся в набитую народом маршрутку, первым выскочил на остановке и бросился бежать. На одном дыхании он взлетел по лестнице, и, тяжело дыша, замер возле двери. Немного постояв, Астахов на всякий случай позвонил. В квартирке никого не было. Тогда он открыл дверь и, не снимая плаща, обошел кухню, заглянул в ванную и плюхнулся на кресло. Признаков присутствия дочери Астахов не заметил, значит, Катя домой не заходила.
Астахов сидел и ругал себя за то, что разрешил дочери взяться за сомнительную работу, при которой ей приходилось торчать вне дома даже ночами. Прямого повода к беспокойству у отца не имелось. Вчера дочка, как всегда, отзвонила и сказала, будто у нее все в порядке. Только голос у девочки был не такой, как всегда. Сейчас Сергей Андреевич пытался понять, что именно его смутило.
И неожиданно сообразил – с ним говорил не ребенок, а взрослый человек. Наверняка в жизни Кати происходят серьезные события. Ведь она даже Галю приняла. А это поступок взрослого разумного человека. Астахову даже показалось, что дочь в тот вечер была к нему, как к маленькому, доброжелательно-снисходительна. Ни капли детской ревности. Только в первый момент Катя не могла скрыть удивления и обиды. Но как быстро она взяла себя в руки!