Красная Армия против войск СС

Соколов Борис Вадимович

Тут надо заметить, что советская Чрезвычайная Комиссия основательно дискредитировала себя, выдав фальшивое заключение по Каты некому делу, в котором приписала немцам это советское злодеяние. Неизвестно, насколько достоверны и данные о германских злодеяниях в Харькове. У советских следователей был большой соблазн приписать немцам, в частности, жертвы советских репрессий, чьи захоронения были найдены в годы войны, в том числе и самими немцами. Например, Чрезвычайной Комиссией было вскрыто захоронение в Дробицком Яре под Харьковом, где, по показаниям свидетелей, немцы в декабре 1941-го и январе 1942 года расстреливали местных жителей, в основном евреев. Было эксгумировано 500 трупов, из которых 215 были подвергнуты судебно-медицинской экспертизе. Оказалось, что почти все погибшие были убиты выстрелом в затылок на близком расстоянии. Но это — стиль НКВД (именно так были расстреляны поляки в Катыни), а не немецких зондеркоманд, которые предпочитали стрелять на довольно значительной дистанции и довольно беспорядочно, без специальной задачи поразить какую-то конкретную часть тела. Поэтому существует очень большая вероятность того, что найденные в Дробицком Яре в 1943 году жертвы были в действительности расстреляны НКВД

в 1937–1938 годах в ходе Великой Чистки.

Кстати сказать, различия в технологии расстрелов объяснялись не только большей опытностью палачей из НКВД, практиковавшихся в этом деле еще с 20-х годов (есть замечательная повесть Владимира Зазубрина «Щепка», где показано, что уже в 1921 году в сибирских ЧК практиковалась именно такая технология расстрела — в подвале, с близкого расстояния, в затылок), но и обстоятельствами, при которых совершали свои расстрелы зондеркоманды и НКВД. Немцы расстреливали евреев (а массово они стреляли только евреев и цыган) в чрезвычайных условиях войны. Они старались расстрелять как можно быстрее как можно больше людей и с наименьшими затратами. По последней причине, в частности, довольно быстро отказались от использования автомобилей-душегубок. Для того, чтобы уморить жертвы угарным газом, а потом еще доставить их к месту захоронения, требовалось сжечь слишком много дефицитного бензина. Поэтому расстреливали на открытом воздухе, большими партиями, преимущественно в больших оврагах или противотанковых рвах, чтобы трупы можно было сразу закопать и не возиться потом с их перевозкой и утилизацией. Несчастных раздевали, но не связывали, чтобы не возиться, да возникла бы проблема — чем связывать? Наручников, да и простых веревок на многие тысячи людей, расстреливаемых единовременно, не напасешься. Поэтому стрелять в затылок с близкого расстояния не было никакой возможности. Во-первых, если палач подойдет слишком близко к обреченным, они просто могут в отчаянии наброситься на него. Терять-то уже все равно нечего. Во-вторых, необходимо более-менее зафиксировать голову осужденного. Но человек в большой яме, у которого руки и ноги свободны, не будет спокойно дожидаться смерти. Поэтому немцы предпочитали расстреливать со сравнительно большой дистанции из винтовок, автоматов и пулеметов. Пистолеты как орудие казни в этом случае не годились из-за малой дальности прицельной стрельбы. Но такой способ расстрела имел и свои издержки. Далеко не все из расстреливаемых получали смертельные ранения, поэтому оказалось довольно много уцелевших свидетелей злодеяний зондеркоманд СД.

Н КВД казнил своих жертв не торопясь, сравнительно небольшими партиями, с толком, с чувством, с расстановкой. Несчастных расстреливали в замкнутых помещениях, чаще всего — в подвалах не очень большого размера, поскольку одновременно казнили максимум 4–5 человек, а часто стреляли вообще поодиночке. Жертве связывали руки за спиной, а иногда и ноги, или вообще привязывали или пристегивали наручниками к деревянному щиту, так что можно было стрелять в затылок почти в упор, не боясь промахнуться.

Во всяком случае, за убийство раненых в харьковском госпитале, если оно действительно имело место, ни один офицер или солдат лейбштандарта наказания не понес. Бывший командир дивизии Зепп Дитрих, не раз упоминавшийся на страницах этой книги Иоахим Пайпер и некоторые другие офицеры и солдаты лейбштандарта были после войны осуждены американским трибуналом за вполне доказанные убийства солдатами дивизии американских пленных в ходе Арденнской операции 1944 года, хотя ответственность за это Дитриха и Пайпера остается предметом дискуссий. А за убийство раненых в Харькове, наряду с другими преступлениями, в 1943 году предпочли повесить двух гестаповцев, капитана Абвера и коллаборациониста-шофера.

Что же касается истории с убийством раненых в харьковском госпитале, то в показаниях свидетелей есть ряд очевидных нестыковок, которые, в случае если бы дело рассматривалось в действительно независимом суде, с участием адвокатов, последние не преминули бы обратить на них внимание как на доказательства несостоятельности версии обвинения. Первый вопрос возникает с числом уничтоженных раненых. Известно, что в харьковских госпиталях в начале марта 1943 года находилось 6,5 тыс. раненых. Из них в период с 6 по 10 марта было эвакуировано 4,5 тыс., остальные остались в городе и попали в руки немцев. Отметим, что не смогли эвакуировать наиболее тяжелых раненых, что называется, «лежачих», так что сами уйти из госпиталя после отступления наших войск они никак не могли. Но тогда естественным образом возникает вопрос: если 800 раненых были убиты фашистами, то куда делись еще 1200? Местные жители при всем желании не могли разобрать по своим домам и спрятать такое большое количество раненых, в условиях, когда в городе шли уличные бои. А если немцы 1200 раненых не убили, а отправили в лагерь, то, спрашивается, почему другие 800 оказались менее счастливыми? Конечно, кого-то могли застрелить в горячке боя, мстя за погибших товарищей. Дело на войне обычное. В конце концов, гранату в дверь дома могли бросить, не разобравшись, что там госпиталь, а рассчитывая таким образом выкурить засевших в доме красноармейцев. Но, если верить показаниям свидетелей, на следующий день происходила уже заранее спланированная акция по уничтожению раненых. Тогда встает еще один вопрос: почему эсэсовцы, поголовно истребив раненых, пощадили при этом весь медицинский персонал — совершенно ненужных свидетелей преступления? И непонятно, каким образом советские медики определили, что в госпиталь явились эсэсовцы, да еще именно из лейбштандарта «Адольф Гитлер»? Ведь полевая форма войск СС практически не отличалась от полевой формы вермахта, а эсэсовские руны на белых камуфлированных касках отсутствовали. Подозреваю, что толкового перекрестного допроса свидетели бы не выдержали.

Что же касается эпизода с распятым на дверях госпиталя евреем-красноармейцем, то это уж очень смахивает на легенду. Существует совершенно тождественная легенда, многократно тиражировавшаяся советской пропагандой, о гвардии рядовом (или младшем сержанте) комсомольце Юрии Васильевиче Смирнове, во время операции «Багратион» раненным попавшим в плен к немцам 25 июня 1944 года у деревни Шалашино Витебской области, отказавшимся отвечать на вопросы врагов

и за это распятого ими на стене блиндажа. Между прочим, утверждалось, что убили Смирнова солдаты и офицеры 78-й штурмовой дивизии СС, хотя эта дивизия никакого отношения к войскам СС не имела. Ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, навечно зачислили в списки части — 1-ю роту 1-го батальона 77-го гвардейского стрелкового полка 26-й гвардейской стрелковой дивизии, его подвиг был упомянут в приказе Верховного Главнокомандующего. Но слишком уж этот подвиг смахивает на миф. Действительно, был командир отделения младший сержант Юрий Васильевич Смирнов, родившийся в 1925 году в г. Макарьеве Ивановской области, погибший в бою 25 июня 1944 года у деревни Шалашино Дубровинского района Витебской области, но в донесении дивизии о безвозвратных потерях, датированном 21 августа 1944 года, еще до присвоения ему 6 октября звания Героя, Ю.В. Смирнов числится убитым 25 июня, а не погибшим в плену. Скорее всего, советская пропаганда просто решила таким образом использовать в своих целях христианскую символику. Какую уж такую большую ценность мог представлять в качестве «языка» командир отделения? В лучшем случае он мог назвать номер своего полка и дивизии, что немцы и так знали из его красноармейской книжки. Да еще сказать, куда следовал танковый десант, в составе которого он находился. Немцам к моменту допроса это тоже наверняка уже было известно. Простой сержант — это вам не какой-нибудь штабной капитан или майор. Ну, могли немцы, конечно, со злости Смирнова пристрелить, но чтобы возиться с распятием… Других заботу них, что ли, не было, когда советское наступление было в самом разгаре и немецкая оборона трещала по всем швам? Тем более что можно было запросто очутиться в плену и испытать на себе месть красноармейцев за распятого товарища… Что характерно, фотографии распятого красноармейца не сохранилось, а в качестве фамилии для героя взяли самую распространенную в России фамилию. В указе 1944 года он числился красноармейцем, а в 1978 году был издан специальный указ, где он числился уже младшим сержантом. Кстати сказать, происходит она от древнего языческого имени, однокоренного со словом «смирный». Как знать, может быть, фамилия Смирнов действительно отражает менталитет русского народа?

Столь же сомнительным выглядит и история с безымянным харьковским раненым. Он, вероятно, должен был висеть достаточно долго, не менее суток, а то и больше. Его должны были видеть десятки, если не сотни жителей. Не каждый день все-таки людей распинают! Но почему же этот страшный случай не отразился в чьих-то дневниках, письмах, а были только трое жителей соседнего дома, совершенно одинаково рассказавших на суде эту историю. По катынскому делу мы хорошо знаем, как умели в НКВД готовить свидетелей.

Любопытно, что история о погибших в 1943 году в Харькове советских раненых сама стала порождать мифы: Бывший военный разведчик и писатель Овидий Горчаков в своей повести «Внимание: чудо-мина!» писал, что осенью 1941 года, сразу после первой немецкой оккупации Харькова, «с разрешения коменданта и начальника гарнизона города эсэсовцы из дивизии «Викинг» заживо сжигают и расстреливают около четырехсот раненых красноармейцев в армейском госпитале на улице Тринклера — госпиталь не успели эвакуировать». То, что это чистой воды фантазия, доказывается всего лишь одним фактом: в 41-м году, как, впрочем, и в 43-м, дивизия СС «Викинг» в Харьков не входила, она действовала на подступах к Ростову-на-Дону. Горчаков сведения о расправе бойцов «Викинга» с ранеными в Харькове взял из книги Петера Ноймана «Черный марш». Эта книга, впервые вышедшая в 1956 году на французском языке под названием «Черный марш», затем была переведена на английский и стала бестселлером в США. «Черный марш» выдавался за подлинный дневник офицера дивизии «Викинг» (в конце войны — гауптштурмфюрера). На самом деле «Черный марш» — это художественное произведение, и не только потому, что в «Викинге» никогда не было офицера Питера Ноймана. Характерно, что немецкого издания книги до сих пор, кажется, не появилось, что наводит на мысль, что первоначальный текст был написан не на немецком, а на французском языке. В книге полно нелепостей, и, кроме эпизода с ранеными в Харькове, она насквозь л итературна. Кстати, Харьковский процесс был хорошо известен на Западе. Сталин рассматривал его как репетицию будущего Нюрнбергского процесса и допустил в Харьков иностранных корреспондентов. Эсэсовцы в книге Ноймана представлены настоящими зверьми, убивающими, пытающими и насилующими мирных жителей, особенно евреев (Нойман, в частности, собственными руками душит свою невесту-еврейку и вместе с друзьями убивает евреев в «Хрустальную ночь»). Из книги Ноймана, в частности, пошла байка о том, будто в училищах войск СС курсантов заставляли на учениях окапываться в очень ограниченное время. Тех, кто не успел вырыть достаточно глубокий окоп, танки будто бы давили насмерть.

«Черный марш» — это, несомненно, пропагандистский роман, замаскированный под подлинный документ. Данное произведение должно было разоблачить войска СС, доказать, что Нюрнбергский трибунал был прав, когда объявил их преступной организацией. «Черный марш» должен был противостоять книге Хауссера «СС в бою» и другим мемуарам бывших эсэсовских генералов и генералов вермахта, которые как раз в середине 50-х годов начали появляться в Германии, США и европейских странах. Петер Нойман — это, несомненно, псевдоним, напоминающий о «новом человеке», которого хотели создать нацисты, и каков, дескать, этот человек на деле. Имя Петер тоже, возможно, подобрано не случайно. В переводе с греческого оно значит «камень» и, быть может, намекает на твердость автора дневника в нацистской вере. Может быть, когда-нибудь мы узнаем имя истинного автора. Но можно не сомневаться, что он никогда не служил ни в дивизии «Викинг», ни вообще в войсках СС.

Сегодня мы не можем с уверенностью сказать, убивали ли бойцы лейбштандарта раненых в харьковских госпиталях в марте 43-го или не убивали. Несомненно другое. Отдельные солдаты и офицеры войск СС в ходе войны не раз совершали военные преступления, т. е. убийства военнопленных, убийства и другие виды насилия по отношению к гражданскому населению, включая расстрелы заложников. Но точно такие же преступления совершали и солдаты вермахта, а также Красной Армии, равно как, пусть и в меньшей мере, войска западных союзников. Но к преступлениям против человечества войска СС не причастны. Этим занимались СД и гестапо.