Красная Бурда (сборник 1997-98)
Шрифт:
– Ах, простите же! – с легким приятным акцентом обратилась барышня к Скрябину.
– Право же, я такая неловкая…
Шурша юбками, она пригнулась и заглянула ему в лицо. Ее глаза, бутылочно-зеленые, бездонные, засасывающие, оказались совсем рядом.
Великий Композитор почувствовал блаженный звенящий дискомфорт. Какая-то теплая волна ударила и разлилась внутри, прорвавшись наружу мгновенной испариной, пальцы же ног, напротив, напряглись и похолодели.
Пробормотав в ответ хрипловатую невнятицу, он запустил руку в саквояж, вынул копченого на палочке угря и принялся есть его без хлеба и соли. Поезд
– За что награда, отец? – в один голос спросили румяные братья.
– Стало быть, за Брусиловский прорыв, – низко кланяясь, отвечал ветеран.
– Прорыв? – удивился старший, судя по всему, недавний горный инженер.
– Ты, братец, что-то путаешь. Генерал Брусилов Алексей Алексеевич отлично всем известен, а вот никакого прорыва он покамест не совершал…
Инвалид с достоинством принял пятак, попробовал его на зуб и спрятал за пазухой.
– Верно сказали, барин, – п о к а м е с т… но не извольте сумлеваться – прорвет их высокоблагородие австро-германца под Луцком аккурат в мае девятьсот шестнадцатого, стало быть, через два с половиной года…
– Hу, а крест – авансом, что ли, получил? – заулыбались братья.
– Точно так, – с достоинством ответил старый герой.
– Мы, Кузьмичевы, завсегда патриотами слыли. – Бренча стаканами и припадая на правую сторону, он удалился.
Молодые люди, обмениваясь веселыми замечаниями, тут же принялись стелиться на верхних полках и скоро дружно засвистали курносыми веснушчатыми носами. Поезд лихо пролетал световые пятна полустанков. Паровозный гудок, мелодичный и протяжный, нисколько не портил какой-то установившейся в купе микрогармонии. Девушка напротив вышивала на пяльцах и время от времени посматривала на Александра Hиколаевича. Она была в сером дорожном платье, не скрывавшем подрагивавшей в такт движению высокой девичьей груди. От платья пахло засушенными цветами калгана. Великий Композитор готов был просидеть так всю жизнь.
– Однако, – он шевельнул затекшими ногами, – вам, наверное, спать хочется, а я сижу…
Он вышел и плотно затворил за собой дверь. – Когда он вернулся, свет был погашен. Hа противоположном месте пошевеливался и вздыхал аппетитнейший куль. Сжав зубы, Скрябин принялся развязывать галстук.
Заснуть он не смог.
(Окончаниеследует.)
Санкт-Петербург
«Красная бурда» 02 марта 1998 г.
Эдуард ДВОРКИH
Поезд резко затормозил и встал. Воспоминания, плавность которых ритмически подпитывалась мелодикой движения состава, тоже затормозились и встали. Опершись на локоть, он заглянул в кромешную заоконную тьму. Мелькнул, заплясал взявшийся ниоткуда луч фонаря, за ним второй, третий. Засвистали полицейские свистки. Проскакал, размахивая шашкой, всадник в золотых погонах. Матерящиеся городовые проволокли какого-то человека без сапог и шапки. «Врешь, не возьмешь!» – истошно кричал тот и, страшно фальшивя, пытался петь «Интернационал».
Скрябин включил изголовную лампу. Девушка спала лицом к нему. Покрывавшее ее одеяло было скомкано, смято… Александр Hиколаевич со сладким ужасом увидел, что одна из девушкиных грудей почти полностью выпросталась наружу и устремлена к нему своим розоватым острием. Боясь вздохнуть и пошевелиться, он внимал явившемуся ему чуду, пока попутчица не переменила позы. Больше из-под одеяла ничего не появилось, и он заснул.
Рано утром они прибыли в столицу.
Александр Hиколаевич замешкался и из купе выходил последним. В силу некоторой мнительности он оглядел оставляемое им помещение еще раз, нагнулся и вынул из-под столика пяльцы, те самые, на которых что-то вышивала его попутчица.
Это было не что-то! Цветными нитками-мулине на кусочке шелка с большим умением и тщанием был вышит его, Скрябина, портрет! Сердце Александра Hиколаевича застучало часто-часто. Он хотел бежать за таинственной и прекрасной незнакомкой, но вместо этого сел, ощущая в ногах ватность и предательскую дрожь.
В купе заглянул колченогий проводник.
– Помочь, барин?
Скрябину вспомнился вчерашний странный разговор ветерана с молодежью. Философия, которую Великий Композитор исповедовал, позволяла ему отнестись к подобным вещам со всей серьезностью.
– Ты что же… можешь будущее предсказывать? – спросил он.
– Отчего не мочь, – осклабился вещун, – дело нехитрое… года на четыре вперед – это мы запросто…
– Тогда скажи, – Великий Композитор вынул серебряный рубль. – Я – Скрябин… – Договорить, сформулировать мысль он не успел. Старый человек, охнув, опустился на единственное колено и обхватил его за ноги.
– Александр Николаевич, батюшка! – заголосил ветхий провидец. – Да как же это я сразу… новатор вы наш! Создатель светомузыки!…
Далее Великий Композитор не слушал. Высвободившись, он вышел на перрон. Все, интересовавшее его еще несколько минут назад, потеснилось и уступило место главному. – Светомузыка! Вот чем он займется в самое ближайшее время.
Санкт-Петербург
«Красная бурда» 03 марта 1998 г.